— С вашего позволения, товарищи, — я подошел к доске. — У меня есть несколько… теоретических соображений.
Игольников и Величковский переглянулись. Сорокин приготовил блокнот для записей.
— Существующие бронебойные снаряды имеют три главных недостатка, — я начал чертить схему. — Первое — материал сердечника недостаточно тверд. Второе — форма не обеспечивает нужную концентрацию энергии. Третье — скорость встречи с целью слишком низка.
— Верно, — кивнул Игольников. — Но как решить эти проблемы?
— Давайте по порядку. Для сердечника предлагаю использовать карбид вольфрама с кобальтовой связкой.
— Позвольте! — Величковский привстал. — Но это же… Такой материал даже теоретически еще не существует.
— Теория давно разработана, — я продолжал чертить. — В Германии Крупп уже экспериментирует с карбидами для режущего инструмента. У нас просто никто не догадался применить их в снарядах.
Это была полуправда. Крупп действительно работал с карбидами, но до снарядов им было еще далеко.
— Дальше — форма, — я нарисовал обтекаемый профиль. — Удлиненный сердечник, облегченный баллистический наконечник, специальные ведущие пояски из медного сплава.
Игольников что-то быстро подсчитывал в записной книжке:
— С такой конструкцией можно достичь скорости… — он поднял глаза. — Невероятно. Почти километр в секунду!
— Именно, — я удовлетворенно кивнул. — А теперь второй тип снаряда. Здесь мы вообще отказываемся от кинетической энергии.
— Как это? — нахмурился Величковский.
— Вместо нее — направленная энергия взрыва. Смотрите, — я начал новый чертеж. — Конусообразная медная воронка, специальная форма заряда…
— Минуточку, — Игольников подался вперед. — Это же… развитие эффекта Манро! Но никто еще не смог добиться устойчивой кумулятивной струи.
— Потому что никто не пробовал такую геометрию, — я быстро набросал схему. — Угол конуса шестьдесят градусов, толщина облицовки рассчитана по особой формуле. А еще двойной детонатор с микросекундной задержкой.
В лаборатории повисла тишина. Было слышно только потрескивание газовой горелки в углу.
— Леонид Иванович, — Величковский снял пенсне, его глаза смотрели с тревожным интересом. — Вы знаете, я не люблю мистику. Но это… — он обвел рукой чертежи. — Это не просто инженерная интуиция. Слишком много точных деталей, слишком совершенные решения. Как вам могло такое прийти в голову? Откуда? Простите, но обычному человеку такое не под силу.
— Согласен, — Игольников пристально смотрел на меня. — Я тридцать лет занимаюсь артиллерией, но таких идей не встречал даже в теоретических работах. Откуда, молодой человек?
Я медленно прошелся по лаборатории, собираясь с мыслями:
— В Германии работал… много читал закрытых материалов. Анализировал различные исследования. Сопоставлял факты.
— Не верю, — спокойно сказал Величковский. Его глаза неотступно сверлили меня. — Я знаю все немецкие работы по этой теме. Ничего подобного там нет.
— Важнее другое, — я повернулся к ним. — Эти разработки дадут нам абсолютное превосходство. БПС-29 пробьет любую существующую броню. А КС-29… — я усмехнулся, — это вообще революция в артиллерии.
— БПС? КС? — переспросил Сорокин.
— Бронебойный подкалиберный снаряд и кумулятивный снаряд, — пояснил я. — Образца 1929 года.
Игольников задумчиво погладил седые усы:
— Знаете что… Не буду спрашивать, откуда у вас эти знания. Но если хоть половина расчетов верна, это действительно прорыв на десятилетия вперед.
— Все расчеты верны, — твердо сказал я. — Нужно только правильно все изготовить. Профессор, вы займетесь карбидным сердечником?
Величковский все еще смотрел на меня с подозрением, но кивнул:
— Да, с кобальтовой связкой… Придется разработать специальную технологию спекания.
— А я берусь за взрыватель, — оживился Игольников. — Двойной детонатор — это очень элегантное решение.
— Сорокин, вам — баллистические расчеты и медные воронки, — я свернул чертежи. — Через неделю жду первые опытные образцы.
Когда все разошлись, Величковский задержался:
— Леонид Иванович… Я не знаю, кто вы на самом деле. Но с такими знаниями… Будьте осторожны. Очень осторожны.
Я молча кивнул. Профессор опять внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я добавлю. Но я промолчал и он тоже вышел.
Когда мы встретились через неделю, в тускло освещенной лаборатории привычно шипела газовая горелка, а Величковский, облаченный в прорезиненный фартук, колдовал над тиглем с раскаленным металлом.
— Температура тысяча четыреста градусов, — он сверился с пирометром. — Сорокин, подавайте карбид!