И это бесконечное движение было единственным в безмолвии, ледяном безмолвии внезапно образовавшегося Ока Бури. Именно так, наверно, можно назвать то внезапное наполненное мертвящим ожиданием, алой яростью, липким страхом и чуточку грустью мгновение, растягивающееся на минуты, кажущиеся годами. Мгновение затишья в бою, когда по какой-то странной прихоти норн обе стороны застывают, не в силах сделать первый шаг, первый выстрел. Когда кажется, что от неловкого движения или слишком громкого вздоха на землю обрушится небо. И только пронзительный присвист поземки в развалинах и нелепое трепыхание кусочка ткани, еще недавно бывшей частью чьей-то телогрейки, нарушают тишину и святость этого момента.
Последний, кто попытался это сделать и по совместительству владелец той самой порванной телогрейки, лежит совсем недалеко. Буквально в полуметре. И к синеющей выси неба все еще устремлен его взгляд. Ну, а чуть дальше, в месиве остатков стен и упавших перекрытий, раздается сдавленное дыхание, тихое шуршание осыпающегося грунта и легчайшее, практически на грани слышимости позвякивание. Нет — не такое, как у колокольчика рыбацкой донки, и не чистый заливистый звук хрустального бокала. Более приземленный звук, более плебейский. Его рождает металл пулемета, зажатого в покрытых месивом из копоти, пота и красной кирпичной крошки ладонях. Чуточку расфокусированный взгляд владельца этих рук, устремленный на противоположную сторону того, что еще недавно можно было называть улицей, выхватывал из точно такого же месива строительных конструкций и осколков стен малейшее шевеление или подозрительные контуры.
— Семен, патроны есть? — раздавшийся чуть сбоку хриплый человеческий голос заставил пулеметчика вздрогнуть и на секунду отвлечься от наблюдения.
— Полтора диска. Только на то, чтобы пошуметь.
— Давай пустые, поснаряжаю. А то чувствуется, еще часик, и опять в атаку пойдут. Да, и вот тебе подарочек.
На припорошенную снеговой крупой землю с еле слышным звяканьем опустился покрытый разводами пыли и почему-то машинного масла вещмешок. Прислонившийся к крупному куску обрушенной кирпичной кладки гость распутал горловину и, кинув пулеметчику масляно поблескивающую жестяную банку консервов, зачерпнул из мешка щедрой рукой патронов. После чего на несколько минут из окрестностей пулеметного гнезда раздавались только тихий стук снаряжаемых магазинов и бряканье консервной банки, царапаемой ножом.
Тщательно облизав инструмент, вытерев тряпицей и пристроив его обратно за голенище сапога, пулеметчик откинулся на неказистый бруствер, собранный из обломков того, что еще недавно было дверью, и уже более радушным, сытым голосом поблагодарил однополчанина:
— Спасибо тебе, Петро, думал, до ночи кишками с голодухи скрипеть придется. Ан нет — не перевелись еще добрые люди! А что это за консерва-то такая была? Мясо — не мясо, черт его разберет, но вкусное. Прожилок не видать, на говядину немного смахивает.
Положив очередной набитый диск на стопку в небольшой стенной нише, гость взял следующий и на ощупь, не отрывая взгляда от развалин противоположной стороны улицы, принялся набивать его блестящими латунными цилиндриками патронов.
— Семен, не поверишь — грибы.
— Да брешешь! Все бы тебе хохмить.
— Хоть кого спроси, вчера целых четыре ящика сего богатства прислали. Все тоже сперва не верили. Так боец один все обстоятельно рассказал. Это из таких специальных грибов мясной фарш — по типу колбасного. Ничего так — во всяком случае, пока никого не прослабило.
— Трындишь ты все, Петро! Так, глядишь, у тебя и коровы водкой доиться начнут. Ежели по-твоему мясные грибы уже есть.
Грюкнув от злости последним диском и подхватив горловину вещмешка, собеседник зло сплюнул и, выудив из внутренностей мешка гранату, пристроил ее рядом со стопкой дисков.
— Семен, вот говеный ты человек — вот хоть убей! Ему, значит, пожрать принесли, диски набили, а он еще и недоволен. Говорю тебе — грибы это, грибы!
Недоверчивый взгляд пулеметчика побродил по покрытому пылью с разводами пота лицу гостя, но так и не смог обнаружить признаков вранья.
— Забьемся?
Петро обреченно махнул рукой и поудобнее перехватил винтовку:
— Забьемся, на пару щепотей махорки.
Высверк пули и премерзкий визг рикошета от поверхности каменной кладки прервали спорщиков. Докатившемуся с противоположной стороны улицы звуку выстрела уже вторило лязганье передергиваемого затвора и негромкий, буквально ласковый матерный загиб…