Юрка подолгу стоял, наблюдал и удивлялся, как ловко они приноровились к походной своей жизни.
Уже немолодой красноармеец посмотрел снизу вверх и подмигнул:
— Нравится?
— Что?
— Да вот это. — Красноармеец показал на обмотки.
— Не знаю.
— Тебя как зовут-то?
— Юрка.
— А фамилия?
— Сидоров.
— Веселая у тебя фамилия, парень, а у меня тоже есть «сидор» — улыбнулся красноармеец и поднял большой вещмешок. — Хочешь, достану гостинца?
— Не хочу.
— Дело хозяйское, была бы честь предложена. Мамка-то у тебя есть?
— Само собой.
— А тятька где? Дома еще?
Юрка не ответил, промолчал, сделал вид, что не расслышал. Некстати и ни к чему сейчас говорить, что отец погиб. Он присел на корточки, чтобы лучше разглядеть прочные железные подковки на подошвах солдатских ботинок. Наверное, такие носил и отец, когда пошел на войну.
— Вы сейчас на фронт?
— Почитай, что прямиком, без задержек.
— А меня примут на фронт?
— Нет, Сидоров, не примут, не смеши честную публику и не спрашивай никого про такие глупости.
— Я просто так, а вовсе не про глупости… А вот если я добровольцем напрошусь, возьмут тогда?
— Все одно нет, ребятишек не берут и не пустят.
— Я вырасту.
— Далеко хватил, Сидоров, не успеть! Пока ты растешь, мы с войной покончим, разделаемся в два счета, понял?
— Конечно, понял… Только когда?
— Полагаю, Сидоров, что месяца через два-три, от силы через полгода, и возвернемся.
— Тогда, конечно, не поспеть.
— Вот и слава богу!
Красноармеец громко рассмеялся и дружелюбно похлопал по Юркиному плечу.
— В строй!.. В строй!.. В строй!..
По цепочке прокричали команду, и все красноармейцы побежали строиться.
Построенные колонны, дружно ступая в шаг, прошли по Ижовке дальше, к станции. Если бы Юрка сейчас был большим, то тоже бы шел по этой дороге на фронт.
По радиорепродуктору весь день передавали военные песни и марши. Люди быстро к радио привыкли и меньше глазели, разевали рты и разглядывали это чудо в деревне, а больше слушали, старались не пропустить ни словечка.
На старой тряской телеге проехала тетка Марисова, вожжами отмахивая слепней. Они вились вокруг спины и морды лошади. Тетка Марисова ехала за полуденной дойкой, негромко позвякивали пустые пузатые фляги. Странно и непривычно было видеть шоферку с вожжами в руках — ее родную «Раиску» тоже мобилизовали на фронт.
Юрка промотался на улице допоздна, домой шел при белой пуне. На черном небе светились звезды, мерцали и подмигивали земле. Им оттуда вся земля видна: затихшая Ижовка, медленные обозы и скорые поезда, что увозят людей на войну, далекий-предалекий фронт, где стреляют и убивают, «Раиска», которая подвозит к окопам снаряды, председатель сельсовета в конном полку или даже впереди целой дивизии.
Мамка сидела одна в темноте. Потом зажгла лампу. Поужинали без аппетита, мамка отправила Юрку спать, а сама осталась на кухонке помыть посуду в медном тазу.
От луны не спасают занавески на окнах, просвечивают насквозь, пропускают холодный свет. Юрка отвернулся к стенке. Лучше накрыться с головой одеялом до завтрашнего утра, может, сны хорошие приснятся.
…Приснились, наоборот, страшные путаные картины и цветные кошмары, которые наяву представить ума никакого не хватит. Ползли синие, черные и коричневые толстые стеганые одеяла. Шевелятся, крадутся, готовы вот-вот наброситься на голову. Их рубят, кромсают саблями и шашками, пронзительными и острыми, как огонь и молния. Взрываются красные, желтые и оранжевые всполохи, озаряют все зримое пространство. Ослепляют, и каждый раз приходится мигать, закрывать плотнее веки. Проносятся кони с рыжими гривами, сверкают клинки и стрелы. Совсем низко раскрывается огненная пасть, а в центре черное солнце. Белое небо орет, хрипит и гогочет неистовым голосом: «Вой… на! Вой… на! Вой… на! Война!»
Разобрать невозможно, где война и где гроза, спуталось все.
Некуда человеку деваться и спрятаться. Бросает то в горячий воздух, то в холодный огонь. Мелькают, исчезают лица знакомых. Позвать бы их на помощь, да никто не услышит в таком аду. Прыгают от страха длинные тонкие ноги, а Фифы нет, потому что она уехала в город. Пробежала осторожная лисица и провалилась в глубоком дупле. Гудит истошно гром, зовет человеческим голосом: «В… строй, в… строй! Война! Война!.. В строй!»