«А, быть может, это она? Он? Какая разница? Пусть будет Она. Смерть. Она тихая. Спокойная».
Через пелену окровавленных волос, она ощущает Её дыхание. Слабое, далёкое… тёплое. Да, пусть это будет Смерть. Пусть придёт, пусть услышит, пусть… одарит. Её рука осторожно касается слипшихся чёрных волос. Они были чёрными? Наверное были.
Задубевшая, светло-серая то ли от грязи, то ли от освещения кожа содрогнулась. Даже через всю эту грязь, через мелкие загноившиеся царапины и синяки, она ощущает это прикосновение. Такое же мягкое, такое же… осторожное. Как же она хочет услышать это. Как же сильно дрожит её сердце, а всё тело от поясницы и до кончиков волос покрывается мурашками от одного только воображения. Вот, сейчас Она наклонится. Сейчас откинет её волосы на затылок и, поднеся бледные, но горячие губы к уху, прошепчет: «Пойдём со мной»…
Вот, она закрывает глаза — делает вид, что спит. Пытается дышать медленнее. Не дышит вовсе. Долго так не может продолжатся. «Пусть это будет быстро. О, пожалуйста, скажи это… давай…»
— Значит, вот, где творится магия…
Она замерла… шаги — нет. Что-то такое же монотонное, как и во многие разы до этого, отошло от неё. Отдёрнулось, словно от огня, раскидывая в разные стороны камни, сметая тряпки… У неё не вырвалось ни слова. Не вырвалось ни мысли. Скрепя скамьей, старые, потёртые ботинки сели напротив неё. Они что-то говорили. Шептали что-то себе под нос. Она не слышала. Больше не слышала.
Позади неё раздался отвратительны скрип — старый шкаф. Да, так он скрипел, когда кто-то многих сапог, приближенных к Отцу, заходил через чёрный ход — всем нужно удовольствие… никому — последствия.
«Не Она… — подумала уставшая душа, ощущая слезу у уголка рта. — Не Она… Не сейчас…»
Она приоткрыла глаза и взглянула на своё тело. Каждая ранка, каждый из многочисленных рубцов, загноившихся на её теле, болел с новой силой. Выл. «Вот, где творится магия»… Магия… Глядя на своё израненное тело, на изрезанные тупыми ножами руки и на рассеченные кнутами ноги, она могла утверждать только одно: магия работает только в одну сторону.
Вновь покатились слёзы. Странные, не здешние — больно чистой была та капля воды, которая превращалась в серое месиво, опускаясь на матрац. Она знала, что где-то здесь её место — огромная и глубокая могила, куда уже не один раз скидывали тех, к кому пришла Смерть. Дом для многих, которые отслужили свою службу, какой бы она ни была.
«Когда зовут Смерть?»
Она понимает, что может убить себя. Понимает, что где-то есть лёгкий путь для этого всего — кроется в остром, пускай и ржавом листе металла или висит где-нибудь на крюке, чтобы не доставать до земли. Но нет. Что же её останавливает от этого манящего, почти всесильного желания? Грех? Ввряд ли — проповеди Отца потеряли свою силу уже после того, как он сам и его ботинки стали появляться в этой комнате. Надежда? Нет — умерла первой, так и не оставив прощальной записки… Нет. Тогда может… страх?
Да. Пожалуй, вот причина всех бед… Она могла сбежать очень давно — ещё в прошлой жизни, когда узнала о своей участи. Могла и ещё раньше — в позапрошлой, когда Отец Нот был просто Нотом, а Врата Эдема — странной сказкой. Могла и вовсе не приходить, отбросив прошлое и подавшись куда-нибудь, где горят высотки домов. Могла, но… страх…
И вот она. Вот, куда её привела жизнь — в пустую, сырую комнату, где кроме кровати расставлены скамьи для зрителей, где по левую руку у неё ведро воды, а по правую — экскрементов, где даже подать это самое ведро, каким бы оно ни было, некому, где она умирает от жажды, но боится умереть, вновь потянувшись за ведром и вновь не смотря во внутрь, где даже Смерть, увидев её, называет это место «магией» и уходит в открытую дверь — вот, куда привела её она сама.
Так когда же зовут Смерть? О, ей не нужен ответ на этот вопрос: её не зовут. Она не может достучатся до Смерти, не может пригласить её на кружечку чая и даже окликнуть. Есть только два выхода. Первый: умереть — прийти к Ней самому и настойчиво потребовать свой билет в «лучший мир», заявляя во весь голос о справедливости. И второй: ждать — молится в бесчисленных попытках, надеяться на то, чего никогда не случится, считать секунды, когда счёт уже перешёл на дни и… умереть. Да, Она всё равно придёт к ней. Но… не будет ли поздно убивать физически то, что давно уже сгнило изнутри?
Она не знает, как поступить. Вновь боится и плачет на своей коричневой кровати. Вновь потирает ссадины онемевшими кончиками пальцев и надеется, что выбор примут за неё. Так и будет, да — в открытую Смертью дверь влетела ещё одна пара сапог.
«Вот, где творится магия…»
Комментарий к Там, где творится магия
А смотрели ли вы на все истории с тех углов, с которых можно было посмотреть?
========== Он закрыл глаза… ==========
Он закрыл глаза…
Странный красный дождь, который, как до последнего надеялся Блейк, не был из крови, уже не щекочет кожу. Не чувствуется зуд и жар в пробитых ладонях, голову не кружит от потрясений — он находит себя в другом, куда более высоком для него мире.
Белый пол, белые стены, белые потолки — через секунду он уже стоял посреди до боли знакомой ему школы. Ночь. Что он забыл здесь ночью? Смотрит на руки. О, он прекрасно помнит этот день — не может не помнить. В окне маячат чёрные, почти неразличимые между собою деревья. Их ветки так часто напоминают ему о ней. Так точно. О, если бы они сейчас исчезли, разлетелись в прах, из которого были созданы. Нет. Конечно же, нет. Он закрыл глаза, но он всё ещё здесь, а деревья всё больше и больше напоминают ему мертвецки синие фигуры — висельники на ветках.
Он остановился, вслушался — валит снег, тишина. В какой-то момент он подумал… предположил, что если забыть о том, почему он здесь, если забыть о том, куда он должен вернутся, если решить хоть на йоту, что он не сходит с ума, то это будет обычный зимний вечер — ласковая и тихая ночь в его католической школе.
Раздался громкий девичий крик. Страх сковал его. Да, теперь он точно отлично понимал то, где он находится, что это за странный коридор, и что за вечер он переживает раз за разом с момента прилёта в ту чёртову деревню. Он медленно идёт вперед — к двери, за которой и раздался крик. По-детски озирается на голые ветви, которые, как казалось, наклоняются к его стеклу всё ближе и ближе.
О да, он отлично помнит этот вечер. Помнит и не хочет идти вперёд, хочет остаться там — в том темноватом коридоре. Среди крестов, досок объявлений, пыльных оконных рам и вечно холодных ручек дверей. Хочет просто помнить голос той девушки, что вскрикнула за дверью. Хочет помнить мягкое и ласковое тепло рук — даже мягче, чем эта ночь. Хочет помнить, но не так, как помнит сейчас.