Я понимал это, но все равно отправил Хоббсу сообщение, что выхожу из дела и у меня ничего не получается.
Потом меня замучила совесть, и я, словно пьяный слон в посудную лавку, ворвался на след, работая впопыхах и неаккуратно. Эти четверо явно несколько раз проснулись этой ночью от кошмаров. Я же несколько раз чуть не включился, уходя с контакта за считанные мгновения до непоправимого. Но в конце все‑таки сделал ошибку и отключился на секунду.
Этого хватило, чтобы меня переполнила фанатичная, яростная решимость идти до конца. И это оказалось весьма кстати, — я уже умирал, цепляясь остатками истощенного до предела пси за реальность.
Теперь все стало просто.
Теперь или он или я. Или вместе. Но сегодня же.
А Хоббс со своим шоу и популярностью пусть идет нахер.
Впрочем, меня хватило на то, чтобы отправить ему адрес, где случится завтрашний взрыв. Больше я ничего не рассмотрел, но этого должно хватить. Потом я отключил телефон и взял со стола фотографию с Х12.
Внутри меня пело ликование.
У меня была цель и я обязан был достичь ее любой ценой.
***
В комнаты на седьмом этаже здания на Третьей Авеню тускло забирается рассвет. В коридоре — лампы.
Я вежливо стучусь.
Мне никто не отвечает, но я стою на следе и знаю, — меня прекрасно слышали.
— Надо поговорить, Доу, — сиплым, незнакомым мне голосом говорю я.
Истощенное почти до нуля пси бьет из меня ключом и подсказывает нужные слова.
Облегчение, злость.
— Да какого?.. слушай, ты…
Когда дверь открылась, я впечтываю его ногой в грудь со всей силы.
Затем бью по нему еще раз. И еще.
Растерянность. Боль. Непонимание.
Я аккуратно закрываю дверь и защелкиваю оба замка. Достаю пистолет.
— Я от Билли–боя, Доу.
Страх. Сладкий страх.
— Он плачет, Доу.
— Я… я не виноват…
— Знаю, — соглашаюсь. — Ты не виноват. А Дэнни помнишь? А, ну ты даже имени не знаешь. Ему холодно и он простудился.
— Кто ты… такой?
— Они пришли ко мне, Доу, — я закуриваю и сажусь на кровать. — Они такие серенькие, в них никогда не узнать прежних мальчиков. Этот, Коди, кажется, да, непонятно, во что ты его… куда? Не дергайся. Ты меня боишься? Правильно. Потерпи, я сейчас докурю и… послушай, никогда бы по тебе не сказал, что ты убиваешь детей.
Отчаяние и попытка найти выход. И страх, страх в каждом ударе сердца. На секунду вхожу в контакт ближе, смотрю на себя его глазами. У меня небритое осунувшееся лицо, в глазах безумный блеск.
— Доу, — слышу я свой голос его ушами. — А ведь я тебя не отдам фараонам. Я сам тебя убью. И так, что мне самому станет страшно.
Я коротко смеюсь, закрываю глаза.
И, грубо, насильно ворвавшись в его сознание, отключаюсь.
Я не умею и не смогу убивать так, чтобы самому стало страшно.
А он — умеет и может.
Сейчас это мне пригодится.
***
— Да.
— Кельвин, мать твою разэдак, что ты творишь? Что с тобой?
— А что со мной?
— Почему телефон отключен? Что случилось?
— Хоббс, все нормально.
— Нет. Я слышу, что ненормально. Мы уже на месте, с копами и телевизионщиками, ты где?
— Адрес точный.
— Что?..
— Адрес точный. В полвосьмого, верно? Через сорок минут. Я на Третьей Авеню, это недалеко.
— Да, но…
— Встретимся чуть раньше. Кофе выпьем.
— Ты что, включался? Что с тобой, Кельвин?
— Нет, ни разу. Все нормально, поверь.
Отбиваю вызов и выбрасываю телефон в окно. Мысль о том, что он может упасть кому‑то на голову, вызывает приятный импульс сладострастия.
Поправляю галстук, приглаживаю волосы. Надеваю шляпу.
Я иду по городу к Хоббсу, сверху донизу покрытый кровью. Люди в ужасе разбегаются, — остановить меня героев не находится. Будет тебе шоу, Хоббс. Будет тебе представление. Рейтинг на телевидении взлетит до небес.
Я истерически хохочу. В голове моей громко играет джаз.
За мной в шеренгу по двое, взявшись за руки, понуро идут серые мальчики.
Штерн В. Продавцы саттвы
12.10, 11:31
До вокзала Хуа Лам Пхонг оставалось несколько минут. Обшарпанный вагон забит людьми в марлевых масках — несчастные надеются, что пандемия их пощадит. Как бы самому не подцепить заразу! Если бы не чертов фанатик, взорвавший себя (а попутно еще пару тысяч человек) портативным ядерным зарядом в Суварнабхуми на той неделе, не пришлось бы толкаться в этом допотопном вагоне. Старая железная дорога — кто бы мог подумать!