| Даже его поклонники были недовольны свирепыми нападками на Монтанелли, и сам Галли, который сначала готов был защищать каждое слово остроумного сатирика, начинал смущенно признавать, что кардинала Монтанелли лучше было бы оставить в покое: |
| "Decent cardinals are none so plenty. One might treat them politely when they do turn up." |
"Честных кардиналов не так уж много, с ними надо обращаться повежливее". |
| The only person who, apparently, remained quite indifferent to the storm of caricatures and pasquinades was Montanelli himself. |
Единственный, кто оставался, по-видимому, равнодушным к этому граду карикатур и пасквилей, был сам Монтанелли. |
| It seemed, as Martini said, hardly worth while to expend one's energy in ridiculing a man who took it so good-humouredly. |
Не стоило даже тратить труда, говорил Мартини, на то, чтобы высмеивать человека, который относится к этому так благодушно. |
| It was said in the town that Montanelli, one day when the Archbishop of Florence was dining with him, had found in the room one of the Gadfly's bitter personal lampoons against himself, had read it through and handed the paper to the Archbishop, remarking: |
Рассказывали, будто, принимая у себя архиепископа флорентийского, Монтанелли нашел в комнате один из злых пасквилей Овода, прочитал его от начала до конца и передал архиепископу со словами: |
| "That is rather cleverly put, is it not?" |
"А ведь не глупо написано, не правда ли?" |
| One day there appeared in the town a leaflet, headed: |
В начале октября в городе появился памфлет, озаглавленный |
| "The Mystery of the Annunciation." |
"Тайна благовещения". |
| Even had the author omitted his now familiar signature, a sketch of a gadfly with spread wings, the bitter, trenchant style would have left in the minds of most readers no doubt as to his identity. |
Если бы даже под ним не стояло уже знакомой читателям "подписи" - овода с распростертыми крылышками, - большинство сразу догадалось бы, кому принадлежит этот памфлет, по его язвительному, желчному тону. |
| The skit was in the form of a dialogue between Tuscany as the Virgin Mary, and Montanelli as the angel who, bearing the lilies of purity and crowned with the olive branch of peace, was announcing the advent of the Jesuits. |
Он был написан в форме диалога между девой Марией - Тосканой, и Монтанелли - ангелом, который возвещал пришествие иезуитов, держа в руках оливковую ветвь мира и белоснежные лилии - символ непорочности. |
| The whole thing was full of offensive personal allusions and hints of the most risky nature, and all Florence felt the satire to be both ungenerous and unfair. |
Оскорбительные намеки и дерзкие догадки встречались там на каждом шагу. Вся Флоренция возмущалась несправедливостью и жестокостью этого пасквиля! |
| And yet all Florence laughed. |
И тем не менее, читая его, вся Флоренция хохотала до упаду. |
| There was something so irresistible in the Gadfly's grave absurdities that those who most disapproved of and disliked him laughed as immoderately at all his squibs as did his warmest partisans. |
В серьезном тоне, с которым преподносились все эти нелепости, было столько комизма, что самые свирепые противники Овода восхищались памфлетом заодно с его горячими поклонниками. |
| Repulsive in tone as the leaflet was, it left its trace upon the popular feeling of the town. |
Несмотря на свою отталкивающую грубость, эта сатира оказала известное действие на умонастроение в городе. |
| Montanelli's personal reputation stood too high for any lampoon, however witty, seriously to injure it, but for a moment the tide almost turned against him. |
Репутация Монтанелли была слишком высока, чтобы ее мог поколебать какой-то пасквиль, пусть даже самый остроумный, и все же общественное мнение чуть не обернулось против него. |
| The Gadfly had known where to sting; and, though eager crowds still collected before the Cardinal's house to see him enter or leave his carriage, ominous cries of |
Овод знал, куда ужалить, и хотя карету Монтанелли по-прежнему встречали и провожали толпы народа, сквозь приветственные возгласы и благословения часто прорывались зловещие крики: |
| "Jesuit!" and |
"Иезуит!", |
| "Sanfedist spy!" often mingled with the cheers and benedictions. |
"Санфедистский шпион!" |
| But Montanelli had no lack of supporters. |
Но у Монтанелли не было недостатка в приверженцах. |
| Two days after the publication of the skit, the Churchman, a leading clerical paper, brought out a brilliant article, called: |
Через два дня после выхода памфлета влиятельный клерикальный орган "Церковнослужитель" поместил блестящую статью |
| "An Answer to 'The Mystery of the Annunciation,'" and signed: "A Son of the Church." |
"Ответ на "Тайну благовещения", подписанную "Сын церкви". |
| It was an impassioned defence of Montanelli against the Gadfly's slanderous imputations. |
Это была вполне объективная защита Монтанелли от клеветнических выпадов Овода. |
| The anonymous writer, after expounding, with great eloquence and fervour, the doctrine of peace on earth and good will towards men, of which the new Pontiff was the evangelist, concluded by challenging the Gadfly to prove a single one of his assertions, and solemnly appealing to the public not to believe a contemptible slanderer.
|