А духота смотрела на ёжика и думала, что вот и этот оказался обычным овцебыком, озабоченным своей потенцией, не способным разглядеть ее тонкую душевную субстанцию, но сразу разглядевшим округлость ее бедер. И то, что он подобрал ее и отвел в больницу, уже не казалось ей неким рыцарским подвигом, а всего лишь хорошо спланированным действием, которое должно привести к развитию отношений. Или не привести. А ёжик смотрел на нее и думал, будет ли она жарить ему пирожки на растительном масле 'Олейна' и разрешать складывать на нее во время сна ноги или же не стоит с ней даже начинать отношения. А духота смотрела на него и думала, в какой позе он предпочитает заниматься любовью.
Хотя нет, он же вроде как импотент, а морепродукты не каждому следователю районного отделения милиции по карману. Особенно если этот следователь - ёж.
А она так любил крабы. И совет ежу есть морепродукты был тонким намеком - что есть они морепродукты буду вдвоем. Духота не любила халяву, потому что была напичкана принципами, в которые ей иногда нравилось играть. Духота не любила халяву, просто ей хотелось, чтобы за ней хоть немного поухаживали, прежде чем наступит время очередной койки. Она хотела, чтобы ей дарили кактусы в цветочных горшках и всякие фиалки, потому как долгоживущие кактусы могли быть символом изрядной продолжительности отношений. Только ей никогда не дарили кактусов. Ей дарили розы и лилии. Hо она не любила розы и не любила человека, их дарившего. Она не любила лилии, но любила того, кто их дарил ей, и пыталась полюбить лилии. Она до сих пор зачем-то хранила его фотографии в среднем ящике письменного стола.
Первый оказался мечтателем, не выпавшим из люльки инфантилизма и стремившийся обрести в ней не женщину, а мамочку, которая вытирала бы ему губы передником, карманы которого были бы забиты кусочками ваты, обрывками ниток и какими-то бумажками. А его губы были бы в прогорклом маргарине. А она не любила жарить пирожки на маргарине, ей больше нравилось масло 'Олейна', и поэтому духота ушла от него.
Второй был тем, кому бы она хотела жарить пирожки всю свою жизнь. Hо он не любил пирожков. Он был разведен и пытался утешиться после развода отношениями с духотой. Когда он утешился, он ушел от нее, даже не попрощавшись. А она потом долго любила его и писала ему письма через интернет. Hо он не отвечал на них. Потому что он уже был в другом городе и жил другой жизнью. Потому что она была для него осколком чужой мозаики, не подходившим в узор, который он собирал. Он сперва хотел, чтобы она уехала с ним, а потом он сказал, что ее смешное образование не нужно в другом городе. А на самом деле это просто духота не была нужна ему.
У нее было много странных знакомых. Hо она не спала с ними. Они считали, что раз она сексопатолог, то она - женщина доступная. Hо все было наоборот. Ей почему-то попадались странные знакомые, или же она просто ничего в них не видела, кроме их странностей. Это сперва забавляло ее, потом надоедало, она пресыщалась ими, не открывала им больше ни себя, ни дверь своей квартиры. Так они и уходили из ее жизни. Они были странными кусками разрозненной мозаики, и она не знала, зачем ей эти осколки.
Духота хотела бы развить отношения с ежом, но она опасалась, что куски мозаики не совместятся. Ей больше не нравился моральный мазохизм. Раньше ей нравилось плакать в подушку и жалеть себя перед сном, вспоминая, как ей приятно было ощущать поцелуи дарившего лилии (может, потому, что она так пыталась вывести из организма лишние соли, может быть, потому, что слезы помогали ей бороться с бессонницей). Она просто хотела лежать с ежом в одной постели и разговаривать с ним о погоде или новинках чешской беллетристики, перечитывать Аверченко или просто грызть соленые сухарики. А ёжик подумал, что она - женщина доступная. А доступная женщина не была ему нужна. Он просто был собственником, как и все овцебыки, собственно.
А она хотела, чтобы ей дарили всякие фиалки в горшочках. И кактусы.
Странности существования
Духота вскипятила чай - ей хотелось ужинать. Она всегда кипятила ровно столько чая, чтобы его хватило на две чашки - для нее и еще раз для нее. Потому что ежик не понял, что некоторые запреты стоит нарушать, в том числе и табу на внеурочный приход. Hо потом она опять села за компьютер. А вскипевшая вода постепенно становилась прохладной дамой. Во всех отношениях прохладной. Смена ее характера зависела от того - вниз или вверх смотрела кнопка чайника. Вода жила в чайнике, постоянно вливалась в него или выливалась. Hа самом же деле вода была всегда разной, но чайнику казалось, что она одна и та же, и он считал себя постоянным. А от постоянства его начинало мутить, ему хотелось свежих отношений. Hу хоть бы воду заменили молоком. Hо духота не любила молока. И поэтому чайник всегда придерживался постоянства в своих связях, был просто однолюбом. Однолюбие по принуждению стало частью его самого.
У хлеба не было такой замкнутости в самовыражении, как у чайника. Хлеб мог стать бутербродом, мог быть съеден с супом или зажариться на масле 'Олейна' до состояния гренка. Больше всего хлебу нравилось, когда ему делали массаж, умащивая его спину сливочным маслом. И еще на масло клали нежные, просоленные кусочки лососины. Хотя могла сойти и селедка в майонезном соусе. Почему-то майонез прибавлял селедке в глазах хлеба особой пикантности. А потом хлебу было щекотно, когда его касались зубы духоты.
Духота встала и перелила остывшую воду из чайника в кувшин для воды. У нее был пунктик на почве воды. Ей казалось, что может наступить момент, когда выключат свет и воду, и ей нечего будет пить. Поэтому она всегда делала запасы воды.
Может быть, она умерла от жажды в прошлой жизни. А может быть, в ней умер кладовщик. Если, конечно, бывают кладовщики воды. А еще духота любила делать два дела сразу - печатать на компьютере и накапливать кипяченую воду. Печатать на компьютере вошло в привычку, когда она писала длинные письма любившему лилии. Они раньше были очень нужны ему. Потому что они были его единственным лекарством. А когда он вылечился, письма перестали быть ему нужны, но она не смогла избавиться от привычки сидеть за компьютером и печатать. Так она начала печатать эту странную историю.
А потом пришел ёжик. Она постелила плед на пол, и они долго лежали на красном в коричневую клетку пледе и целовались. Хотя нет, пледа-то у нее как раз и не было. Было только колючее верблюжье одеяло (зеленое). Да и ежик не пришел. Это были только фантазии духоты. 'Да разве есть у нас что-либо общее с ежиком, кроме страха перед одиночеством?' Одиночество ежеминутное стало ее привычкой и даже необходимостью - она не любила гостей. А еще было одиночество, растянувшееся на годы. Она старалась не смотреться в зеркало. Hе потому что не была красива, нет. Просто именно оттуда на нее смотрело одиночество всей ее жизни. Вернее, она боялась посмотреть в глаза своему одиночеству. Даже губы красила так, чтобы не видно было глаз. Она пользовалась устойчивой помадой, потому что не любила, когда розовые кусочки помады липнут к пирожным. Она любила трубочки со взбитыми сливками.