Одна из дверей моего дома, была приоткрыта. В щели проглядывалась неприглядная чёрная бездна. От этого сердце ёкнуло так больно, словно по нему провёл смычком неумелый скрипач.
– Чёрт! – вырвалось из меня. Я боялся, что с моей семьёй случилось что-то страшное. Не хотел в это верить. Может, это ветер открыл двери?
Дрожащей рукой я принялся заряжать мушкет. Для этого во внутренней части плаща у меня находилось всё необходимое. Я засыпал порох из мешочка и затолкнул шомполом обёрнутую в пыж пулю. Взведя курок, я навёл ствол на щель. Я крался, готовый накормить свинцом любого, кто осмелился потревожить мою семью.
Шагнув в темень, я услышал только гробовую тишину. Ни малейшего скрипа, ни голоса родных. Ничего. Нащупав на тумбе масляной фонарь, который обычно горел к моему приходу, я собрался его зажечь…
Разум взорвала резкая боль. Удар по голове. Моё тело подалось вперёд, рухнуло на пол и я потерял сознание.
***
Лучи солнца били мне в глаза. Я очнулся и ощутил тошнотворный запах гнили. Голова раскалывалась так, словно её сжимали раскалёнными тисками. Я едва мог пошевелиться и осмыслить происходящее. Но память быстро возвращалась. Вставая и протирая глаза, я мог только стонать.
Когда я убрал с лица ладони, мир передо мной остановился. Я узрел ад. Моя Тэридона, полностью голая, лежала расчленённой в центре холла. Всюду валялись её внутренности, облюбованные жужжащим роем мух. Изломанные и неестественно вывернутые руки и ноги, из которых торчали кости, будто оторвало на дыбе. Из кожи, усеянной бесчисленным множеством ножевых дыр, струились алые ручейки. Плоть будто грубо отделили тесаком на широкие и толстые ломоти, а затем швыряли об пол. Грудную клетку разорвало. Рёбра торчали подобно зубам в пасти удильщика. На его «зубы» было насажено сердце и остальные органы. Лужа крови под телом растеклась до моих сапог и ещё не впиталась в паркет.
Хуже выглядела лишь голова, разрубленная на части. Лицо до неузнаваемости изуродовано множеством глубоких порезов. Глаза, раздавленные в кашицу, свисали на нервах. Нос, уши, губы отрезали и вложены в беззубый рот. Осколки зубов лежали там же, на полу.
Под телом Тэридоны лежала моя тринадцатилетняя дочь Катифиа, вся в крови.
Меня словно сковали тысячей невидимых цепей. Разум отказывался воспринимать ужасающую реальность. Взгляд застыл на Тэридоне. Слёзы лились из моих глаз, не переставая. Стало трудно дышать. Воздух жёг легкие, словно крысиный яд.
Что-то внутри меня что-то разорвалось. Возможно, душа. Следом накатила печаль – бессилие, смешанное с яростью. Меня терзало чувство вины. Может быть, я мог предотвратить это, остановив Мясника. В глубине души… того, что от неё осталось – я жаждал мести, был готов пойти на что угодно, лишь бы прикончить убийцу. Но случившееся погубило судию, которым я был. Фонтан моей решимости иссяк. Сердце билось как никогда, оно словно рвалось из грудной клетки. Мои руки потянулись к телу Тэридоны, но я больше не мог касаться её как прежде. Я пал на колени и пытался убедить себя, что это лишь кошмар и скоро я проснусь. Семья, единственный проблеск света моей жизни исчез. Мир превратился в холодную пустоту.
Бездна внутри молила меня заполнить её. Тогда взор пал на лежавший рядом мушкет. Меня не смущало, что убийца мог просто пристрелить меня, пока я был без сознания. Но в такой ситуации никто бы не смог трезво рассуждать. Получить свинец в рот показалось мне куда лучше, чем бессмысленно лить слёзы. В этом хотя бы был смысл. Я видел смерть – как единственный возможный выход, я хотел освободиться от несчастья и безумия, пока мог. С холодной решимостью я поднял оружие и направился в нашу с Тэридоной комнату. Я не мог уйти из жизни, глядя на этот адский кошмар.
Вяло, как оживший мертвец, я подошёл к тёмной двери и слабым касанием толкнул её. В глаза вновь били лучи солнца, я отвернулся. Среди мрачной мебели нашей комнаты заметно выделялась кровать чёрного цвета с синим одеялом. Увенчанная угловатыми арками, она будто символизировала проход в царство усопших. Сев на одеяло, украшенное белым кружевом, я бросил взгляд на окно, в котором увидел крону деревьев. На улице стоял штиль. Стуча дулом по лбу, я некоторое время размышлял над тем, куда лучше выстрелить. На моём лице и нерв не дёрнулся, когда я вставил его в рот.
– Папа! Что ты делаешь? – со стороны дверного проёма раздался голос. Голос моей дочери.
Это было настолько неожиданно, что я дёрнулся и спустил курок раньше времени. Пуля пробила мою щеку, сделала дырку в окне и врезалась в соседнее здание. В комнате так засквозило, словно снаружи бушевал ураган.