— Я никого не убивал, мой господин, — тихо ответил Неемия.
— Но она мертва, мертва! Никто, кроме тебя, не смог бы этого сделать, — наседал Вран. Зрачки его были расширены и неподвижны, а лицо кривилось и дергалось.
— Я не понимаю, о ком вы говорите, мой господин.
— Ты был там. Это ведь ты порвал венок… — Он схватил Неемию за запястье. — Где ты поранился? Когда ты приехал сюда, этого не было!
— Вы ошибаетесь, мой господин, — повторил Неемия. Голос его дрогнул: он не мог больше бороться со страхом. — Я никого не убивал.
Но Вран не слышал. Он тряс кисть своего пленника и кричал, брызгая ему в лицо слюной:
— Почему ты убил ее? Отвечай мне, еврей! Она показалась тебе гаже свиньи, не так ли? А ведь я любил ее! Ты можешь себе это представить? Я оставался ее любовником все эти годы… Ну, обвини меня в колдовстве, еврей! Увидишь, что я сделаю с тобой, посмей только раскрыть свой грязный рот. Я докажу, что ты христианин лишь по виду, а на самом деле…
— Я не совершил ничего дурного, — прошептал Неемия.
Вран молчал, жуя губами, точно полоумный старик, которого внезапно посетила идея — впервые за много лет. Затем на лице хозяина Керморвана появилась лукавая улыбка. Неемия задрожал и попытался освободиться, но Вран стиснул его точно клещами.
— Ты никогда не покинешь Керморвана, — сказал Вран. — Несчастный бедолага Джон Белл! Такой богатый, такой молодой. Говорят, крестник самого графа Уорвика! А все проклятые французы, разбойники и мародеры.
— Мой господин, позвольте мне уйти, — взмолился Неемия. — Вы никогда меня не увидите. Отпустите меня! Я ни о чем больше не прошу.
— Нет, Неемия, нет, я ведь не так глуп, как ты воображаешь! — посмеивался Вран, толкая Неемию к выходу.
Хватка у сеньора де Керморвана оказалась железная. Вран вывернул Неемии запястье и, хоть молодой торговец был не слабого десятка, скрутил его и бросил на пол, прижав коленом спину.
Теперь Неемия яростно боролся, пытаясь дотянуться до кинжала, который носил на поясе. Но Вран без видимых усилий одолел его и связал по рукам и ногам.
В зал вошел слуга. Чуть приподняв голову, Неемия увидел пестрые пятна одежды, сшитой из ярких лоскутов, нос, нависающий над верхней губой, и глаза разного цвета, один карий, другой зеленый.
Слуга невозмутимо спросил у Врана:
— Что прикажете на обед, господин?
— Жареного петуха, — ответил Вран и надавил Неемии коленом на шею. — И не забудь ощипать его хорошенько!
Слуга бросил равнодушный взгляд на еврея — простертого на полу, связанного. «Помоги мне», — одними губами произнес Неемия. Вран поднялся и ударил его ногой в бок. Перед глазами у Неемии все вспыхнуло, а когда он снова смог видеть, то обнаружил, что слуга — вполне заурядный пожилой человек в простой коричневой рубахе, из тех, кто до старости на побегушках у стряпухи. Глаза у него были самые обычные, серые, а нос кругляшком.
Вран сказал слуге:
— Ступай, Пьер.
Тот повернулся и ушел.
Вран сорвал у Неемии рукав и заткнул ему рот; затем отступил от пленника и обтер ладони об одежду. Темные глаза смотрели на Врана, не моргая, и в них Вран разглядел нечеловеческое терпение: казалось, торговец уже приготовился к ожиданию, которое может затянуться на годы.
— Ты никогда не выйдешь на свободу, — сказал ему Вран. — Ты умрешь здесь.
Лицо пленника оставалось неподвижным, только ресницы чуть подрагивали.
Вран оскалился:
— Я брошу тебя в погреб и заложу вход. Когда ты сдохнешь, тебя съедят крысы. Впрочем, они начнут раньше, пока ты еще жив.
Но Неемия не слушал его. Он думал о волшебной девушке с красными волосами, которая держалась за его шею и щекотала губами его ухо. Теперь она свободна, и неважно, какую цену придется заплатить за это.
На обед подали жареного петуха. День прошел скучно. Вечером Вран выпил почти полный кувшин вина, чтобы успокоиться и заснуть. Он не сомневался в том, что поступил правильно. Неемия слишком глубоко проник в тайны, которые его не касались. Он не только видел корриган, но еще и посягнул на нее. Корриганы боятся холодного железа. Должно быть, Неемия убил ее именно так — холодным железом. Торговец носил при себе кинжал.
Наверное, следовало прикончить его собственными руками, прямо там, в зале, однако сир Вран предпочел предать шпиона более изощренной казни. Слугам он скажет, что торговец уехал на рассвете. Впрочем, вряд ли кто-нибудь в замке станет расспрашивать о еврее: насколько знал сир Вран, к торговцу относились с надлежащим отвращением. Вран сам об этом позаботился, открыто демонстрируя пренебрежение к гостю.