— Твой господин здесь? — Лицо Неемии сразу стало замкнутым.
— Не прежний господин, не сир Вран. Теперь мой хозяин — сир Ив де Керморван, его племянник, — Ян торопился с объяснениями и путался, но сиял он так непритворно, что Неемия поневоле начал улыбаться. — Хорошо, что мы встретились! До чего же я рад! — И спохватился: — Это не из-за подарков, а просто… Хотя из-за подарков тоже, — признал он совсем тихо.
Неемия сказал:
— Подожди здесь. Я их тебе сейчас принесу. Они у меня в отдельной шкатулке, нарочно для тебя хранятся.
И Неемия, бесшумно ступая, вышел из комнаты.
И Ян остался один. От волнения он не мог стоять на месте. Ну надо же! Кто-то думал о нем, собирал для него подарки! Такого с Яном не случалось никогда в жизни. Услышав за спиной шаги, Ян стремительно обернулся — и улыбка медленно растаяла на его лице. Перед ним стоял не Неемия, а Эсперанс.
— Ну, — сказал Эсперанс, созерцая померкшее сияние в глазах парня. — Кого ты ожидал увидеть вместо меня?
— Одного друга, — выпалил Ян и покраснел. Он сжал пальцы в кулак и ударил себя по голове. — Ну что я за проклятый дурак! Вечно брякну не ту правду, что требуется.
— Поясни, — велел Эсперанс.
— Ох, брат Эсперанс… — протянул Ян, и глаза у него стали лживыми. — Может быть, об этом не стоит… Я вам лучше что-нибудь другое про себя расскажу… И тоже правду…
Эсперанс взял его за плечи и сильно стиснул пальцы. Ян поморщился.
— Ну и хватка у вас, — проворчал он, даже не пытаясь освободиться.
— Я ведь рассказывал тебе, как служил в инквизиции? — осведомился Эсперанс. — Был, между прочим, секретарем… Но это потом, когда меня повысили за усердие. А начинал с подручного палача.
— Все вы врете, брат Эсперанс, никаким вы не были… ой! — сказал Ян. — Ай! Ладно, признаюсь во всем.
— Давно бы так, — проворчал Эсперанс, убирая руки. — Так кто он, этот твой друг?
Ян потер плечо — Эсперанс как-то на удивление больно надавливал на синяк, оставшийся от последней драки.
И тут вошел Неемия со шкатулкой в руках. Увидев второго монаха, замер, настороженно посмотрел на Яна. Паренек махнул ему рукой:
— Это брат Эсперанс, самый давний друг сира Ива…
Неемия заговорил негромко и вежливо:
— Здесь кое-какие вещи, о которых меня просил в свое время этот молодой человек. Надеюсь, мой господин, вы позволите ему принять подарки.
— Позволю, — сказал Эсперанс.
Ян сразу схватил шкатулку, открыл ее и испустил радостный вопль.
Неемия и Эсперанс улыбнулись совершенно одинаково, и это мгновенно сблизило их.
Эсперанс сказал еврею:
— Расскажите-ка мне, как вы ухитрились свести дружбу с Яном. Почему-то меня не отпускает чувство, будто эта история имеет самое прямое отношение к тому, что произойдет здесь в самом ближайшем будущем.
— Возможно, — согласился Неемия. — Что ж… — Он вздохнул. — В конце концов, это ведь я нашел в замке корриган и выпустил ее на волю! Думаю, с нее и началось. С корриган. Ее звали Гвенн…
Герольд у Монфора хороший — глотка луженая, голос разносится над ристалищем, и скамьями, и всей собравшейся толпой… Никогда бы не подумал сир Ив, что у этого человека может быть такой голос. Герольда он несколько раз видел — точнее, ему показывали издалека пальцем: вон, мол, герольд. Немолодой, с жеваным усталым лицом, с виду скучный. Но провозглашает — как бог войны.
Тяжба племянника с дядей, так болезненно задевавшая сира Ива, преподнесенная столь великолепным образом, вдруг превратилась в произведение искусства. Как будто облагороженные мощным и красивым голосом слова «барон Ив де Керморван, сын сеньора Алена де Керморвана» не обозначают того имени, на которое Ив привык откликаться, но свидетельствуют о чем-то недостижимо возвышенном. Да и вообще все происходящее словно бы перестало иметь какое-либо отношение к Иву.
«Как это милосердно, — подумал Ив. — Не будь герольда, я бы, кажется, умер от стыда, что мне приходится отстаивать собственное достояние с оружием в руках — да еще против брата моей покойной матери!»
Неизвестно, какие мысли посещали в эти минуты сира Врана. Оба противника были уже облачены в доспехи; наконечники копий сверкали на солнце, и ноги удобно упирались в стремена. Шум доносился как будто издалека, только голос герольда звучал отчетливо и звучно. Рассеченный решеткой забрала мир был теперь отделен от Ива, и Ив думал о том, что уходит из жизни постепенно: сперва — надев шлем, затем — опустив забрало, и под конец, если Бог не даст ему победы, все накроет окончательная тьма.
Но, едва только эта мысль пришла ему в голову, как Эсперанс совсем рядом с ним произнес: