Златица: В каком кроссе?
Верим: В школьном. В День молодежи. Сашенька?
Златица: Я всего лишь маленький пророк. Мелочь. Мои предсказания никчемны. Пророчество — очень серьезное слово. Я, скорее, за предчувствие. Например, я точно знаю, кто из домашних проснется первым, ну, прочие безобидные вещи… А ты хотел бы победить?
Верим пожимает плечами.
Ненавижу бег. В нем нет никакого действия. Нет никакой цели. Это призрачное, пустое занятие. Бежишь и думаешь, как бы не упасть. Понимаешь? Мяч — он живой. Есть какая-то интрига. А здесь только скачешь, как потная лошадь в сбруе. Ненавижу бег. Никогда не любила. Я всегда считала это утомительным, бессмысленным.
Верим: (осторожно): Из-за сердца?
Златица прижимает ладонь к груди.
Златица: Говорят, в нем какие-то шумы. Но я его вообще не чувствую. У меня и вены с трудом находят.
Верим: А я, как лягу, оно стучит. Не шевелюсь и только считаю. Словно у меня внутри что-то под замком, что-то колотит кулаком. Какое-то существо без лица…
Златица: Дай мне руку. (Кладет руку Верима на свою мягкую грудь). Чувствуешь что-нибудь?
Верим: Нет… Правда, чуть-чуть. Будто вода капает… Или это я свое чувствую?
Златица: Ты не можешь его найти, оно слишком маленькое и далекое… Нет, оно точно не здесь! Подожди, я повернусь. Боже, рука у меня совсем затекла! Видишь? (Поднимает другой рукой руку, на которой лежала, отпускает ее, и она бессильно падает).
Верим: Пошевели пальцами.
Златица: Не могу. (Пытается). Не получается.
Верим (беря ее за руку): Попробую я. (Массирует).
Златица (смеется): Щекотно, будто мурашки под кожей бегают.
Верим: Это кровь поднимается из глубин тела.
Златица: Вот теперь все в порядке. Смотри. (Рука поднимается). Слушай, а почему мне кажется, что если бы бог вдруг перестал думать о моей руке, то она исчезла бы, а? Как ты думаешь?
Верим: Во-первых, бог для стариков. Во-вторых, что, у него нет других дел, как только думать о нас? В-третьих, иногда я вообще неуверен, что существую.
Златица (сонно): Устала… Ты придешь завтра?
Верим: После кросса.
Златица: Да… Стань первым.
Девочка почти заснула. Верим на цыпочках выходит. Видит Ладислава, который в засаленном халате спит в кресле перед телевизором, на экране которого искрится снег. Видит Наталию перед зеркалом, в котором она разглядывает свое потерянное лицо. Дверь призрачно скрипит. Наступают сумерки.
Верим проходит мимо мальчика, сидящего на ступенях. Если приглядеться, то можно заметить, что это тот самый, который неистово прыгал и напевал во дворе. Рядом с ним кошка. В руках у него маленькая гармоника.
Мальчик (как будто объясняет кому-то): Видишь, как легко. Песня для одной руки. Ставь пальцы… вот так. (Кладет пальцы на клапаны гармоники). Большой палец на «до». И начинаешь: мизинец, безымянный, средний, указательный, средний, большой, указательный, оп-па (сбивается), безымянный, средний, указательный, большой. (Запевает). Ро-ди-на-на-ша-мы-лю-бим-те-бя-все-мы-твои-пио-не-ры. Трак-то-ры-па-шут-заво-ды-гу-дят-всем-мы- по-слу-жим-при-ме-ром!
Слабый свет на лестничной площадке гаснет сам по себе. Некоторое время голос ребенка звучит в темноте, светятся кошачьи глаза. (Надзиратели шарят лучами фонарей по зрителям.)
Верим, в зеркале за своей спиной, опять может видеть спящего отца.
Верим: Никогда не видел бегущего Брюса Ли… Бег — вещь второстепенная. Важнее всего удары. (Замахивается перед зеркалом). Это надо делать быстро. Всего лишь раз Брюс принял какое-то китайское средство, и сердце его остановилось до срока. И тогда после полуночи он вылез из могилы… Я должен написать об этом Брендону, нашему сыну. Чтобы он не волновался, чтобы не переживал. Он еще маленький, но мы можем стать друзьями. Будем вместе тренироваться, бегать наперегонки… Надо будет ему немного поддаваться… (Подмигивает).
(Пропустим еще несколько лакун, когда отряд в пионерской форме исполняет свой трансцендентальный, одурманивающий ритуал с опущенными знаменами, эзотерическими приветствиями и революционными декламациями.