Жизни и счастья.
Хотя бы немного.
* * *
Это город моих неудач и удач,
Моих горьких потерь и находок…
Этот город больной,
этот город – мой врач,
Он старик, и он мой одногодок.
Этот воздух,
который был раньше степным –
По душе мне и с пылью Донбасса.
Ну, а дым заводской –
что ж, Отечества дым
Сладок нам, как говаривал классик.
Здесь друзья и враги – не чужие, мои,
Да и я для них кое-что значу.
Здесь и память моя – на любви и крови,
Надо мной то хохочет, то плачет…
О Луганске своём говорю – и всегда,
Как о близком, родном человеке.
Есть на свете Париж.
Есть ещё города…
Но Луганск в моем сердце навеки.
* * *
Всё уже когда-то было сказано,
Всё ещё когда-то повторится,
Жизни наши туго перевязаны
Временем,
словно фигуры в блице.
Мой черёд – сказать своё заветное –
Он – вся жизнь
и плюс одно мгновение.
Только объявили время летнее, –
Как уже – глядь! – смена поколения…
* * *
Это рок проходит мимо
С тяжким взглядом пилигрима.
Это грозное дыханье наступающего дня…
Сколько боли,
сколько крови –
Это мрамор изголовья,
это свежая могила.
Но пока не для меня.
8 августа 1994 г.
г. Луганск
* * *
У зависти и корень, и язык
Длинней,
чем у степного сорняка.
Привык к успеху ты,
иль не привык –
Но с завистью знаком наверняка.
Она тебя уколет побольней
Ведь ей известно всё, всегда,
про всех…
И всё же
если нравишься ты ей,
То это значит, ты обрёл успех!
* * *
Нужны ли сегодня стихи
и эта печаль между строчек,
Когда от лесковской блохи остался лишь
лапки кусочек,
Когда между мной и тобой
Из всех интересов – бубновый,
А лозунг за нашей спиной –
Он позавчерашний, не новый,
Когда городские черты стираются,
словно подошвы.
Со временем, вроде, на «ты»,
Но только не с будущим,
с прошлым!
* * *
Не хочется спешить,
куда-то торопиться.
А просто жить и жить,
И чтоб родные лица
не ведали тоски,
завистливой печали.
Чтоб не в конце строки
Рука была –
В начале…
* * *
В. Музыке
Понять друг друга и простить –
вот в чем надежда.
Поскольку «быть или не быть»
страшит, как прежде.
Они живут не так, как мы –
они другие.
Из ночи в ночь, во тьму из тьмы,
благие
Деянья неизвестны им, и, всё же,
Терпеньем, мужеством своим
Спаси их, Боже.
* * *
Я чувствую – придется полететь.
Я ощущаю крылья за спиною.
И мой аэродром уже на треть
Готов к полетам,
как журавль зимою.
А надо мной – открытый небосвод,
Разрешены полеты
и посадки…
Когда-то было всё наоборот,
И, кажется, запреты были сладки…
* * *
Давление падает. Осень…
И бесится ветер в саду,
Гудит,
как король мотокросса,
Влюблённый в лихую езду.
И всё-таки белый халат
Земле одевать рановато.
И астры прощально горят
В просторах вишневого сада.
* * *
Увидь меня летящим,
но только не в аду.
Увидь меня летящим
в том городском саду,
Где нету карусели, где только тьма и свет…
Увидь меня летящим
Там, где полетов нет.
Из книги «История любви забытой»
Ночной ветер
И лист, дрожащий в темноте,
Ночного ветра отраженье,
И я, в трамвайной тесноте,
Влекомый жизнью на сраженье,
Неведомо за что, куда,
Едины в том, что есть беда,
И есть вина, и есть волненье,
Но всё исчезнет без следа,
А ветер гонит прочь сомненья
И кружит листья в вышине…
И мне тревожно, друг, и мне.
* * *
Мои друзья меня не понимают.
Мы говорим на разных языках.
И между нами бывшая прямая
Внезапно превращается в зигзаг.
А раньше был язык мой
всем понятен,
Как дровосек из сказок
братьев Гримм.
Зато теперь как много белых пятен,
Когда мы слушаем и говорим.
Мы говорим: «Куда же нам
деваться?»
А слышим канонады дальний гул.
И, заменив «Товарищи»
на «Братцы»,
Пугает нас все тот же караул.
* * *
Не подсказываю никому,
Потому что и сам не знаю…
Не пойму ничего. Не пойму.
Начинается жизнь другая.
Может время стихов ушло,
Время прозы суровой настало?
Жизнь, как птица с одним крылом,
Бьется в каменной клетке квартала…
* * *