Хотелось есть… Катя привыкла к полноценному ужину, к маминой стряпне. От жалости к себе глаза обжигало едкими слезами. Чесалась теперь не только рука, казалось, все вены на теле набухли, вздулись, и кровь рвется наружу. Надо лишь посильнее надавить.
Хлюпнув носом, Катя оттерла лицо наволочкой и решительно сунула ноги в тапки. Стараясь не шуметь продавленной сеткой, встала, постояла пару мгновений, прислушиваясь к темноте вокруг, к собственному сбитому дыханию, к, ставшей почти привычной тупой боли в затылке. И маленькими шажками двинулась к двери.
Дверь оказалась не заперта. Да и зачем? Когда Катя вернулась из столовой, то обнаружила пропажу вещей и обуви. Теперь все, что осталось у нее — это зубная паста и щетка, расческа, кусок мыла в мыльнице да неработающий телефон. Впрочем, сейчас он неплохо заменял фонарик. Ненадолго его хватит, без зарядки-то…
Освещая гулкий коридор слабым светом, второй рукой касаясь стены, девушка двинулась в сторону туалета. Дрожащими пальцами нащупала ручку нужной двери, потянула…
Здесь зима окончательно взяла свое — кафель на стенах покрылся инеем, блестел в лунном свете. Форточку оставили распахнутой настежь, очевидно для «свежести». Точная копия Кати с посиневшими губами смотрела на нее из черноты надтреснутого зеркала. Вместо горячей воды кран несколько раз презрительно фыркнул и выплюнул в раковину таракана. Тот, загребая множеством ног, деловито скрылся в сливе. Катя поспешно открыла холодную воду, отправляя вслед за ним губительную струю. Постояла в нерешительности и все-таки окунула лицо в мокрые ладони, с ожесточением растирая щеки и зареванные глаза.
«Ничего. Эту неприятность мы переживем». Ее лихорадило. Хотелось в туалет, но она не смогла пересилить себя и подойти к унитазу, вокруг которого растеклось целое море. Воняющий не смытыми испражнениями, забитый туалетной бумагой и прокладками, он, как назло, еще и стоял у самого окна, покрываясь коркой льда.
Стараясь не шуметь, унять дрожь, обхватив себя руками, Катя поспешно выскочила из туалета. Не включая телефон, в темноте добралась до своей палаты, лаской юркнула под одеяло. Зубы отбивали какой-то сумасшедший ритм. Вокруг было темно и тихо.
«Как в гробу», — подумалось девушке. И она зажмурилась, представляя себя дома, далеко-далеко, в тепле и безопасности. В висках стучала кровь, руки чесались, но ей даже удалось уснуть.
Утром кровать Иры оказалась пуста. Когда лампочка начала моргать, зазывая всех к завтраку, Катя еще спала и проснулась от множества тихих слаженных шагов по коридору: добровольные пленницы гуськом двигались в сторону столовой. Легкое касание прохладной ладони… Мама? Нет, это Света наклонилась к ней, улыбнулась, шепнула: «Просыпайся, соня, завтрак пропустишь» и вышла из палаты. Девушка вскочила, ладошками приглаживая волосы. Мазнула взглядом по скомканной Светиной и аккуратно заправленной Ириной кровати, по неподвижной и безмолвной соседке и поспешила к остальным. В столовой Иры тоже не было.
— Выписалась? Как это выписалась? И даже с нами не попрощалась?
— Она… как бы сказать… замкнутая была, да?
«Была» словно об умерших. Катя до белизны костяшек сжала алюминиевую ложку. «Гречка без ничего», фирменное блюдо местной кухни. Подается на завтраки, обеды и ужины, без вариантов. Мутное стекло окна, в котором корчит рожи надоедливый мальчишка. Катя уже наладила с ним связь, кидая записки в форточку в туалете. Писала гадости, конечно. На туалетной бумаге. Украденным в процедурной огрызком карандаша.
— Медсестра, та, что ставила укол утром, сказала мне. — Света по-прежнему улыбалась, немного отстраненно, видимо, думала о своем, накручивая на палец светлую кудряшку локона. — Повезло.
— Да…
После завтрака девушки с остервенением натирались лечебными кремами. Катина «едкая» мазь приятно пахла травками и карамелью, кроме того, имела бежевый цвет, словно мороженое крем-брюле. А вот Светина отдавала синевой, и поэтому слегка смущенная девушка пряталась в простыне, куталась в ней, словно заворачивалась в кокон, как безымянная соседка. Она не встает. Кто-то кормит ее, когда они уходят?
Катя заметила, что выписка Иры вселила в них надежду. Настроение, несмотря на голод, улучшилось, и они даже могли шутить.
— Сейчас вмажемся, — смеялась Катя, — потом закинемся колесами, потом на капельницу…
— Ага, а потом наркоманские будни сменятся гречкой, — Света прыснула, — знаешь, я тут подумала…
— Что?
— Нас теперь есть можно — мы экологически чистые. Еще и травками натерты, для вкуса, — она демонстративно высунула из кокона ногу, покрутила ее, словно оценивая, достаточно ли ее кожа «сдобрена специями», и свернулась калачиком обратно.