— Ты кто? — спросил молодой человек странного незнакомца.
— Меня зовут Роб, просто Роб. Я учитель…
— Шляпу сними, — негромко прошептал Робу ближайший стражник.
Тот не пошевелился. Молодой человек разглядывал худое лицо учителя. Оно ему не нравилось. У Роба были глаза фанатика.
— Странное имя, — наконец сказал молодой человек.
— Я знаю, — холодно ответил учитель.
Стражник не выдержал и подзатыльником сбил с него шляпу. Под ней оказались редкие спутанные волосы, окружавшие зарождающуюся лысину.
Учитель даже не обернулся. Он спокойно поднял из грязи шляпу, отряхнул и аккуратно поместил её на прежнее место. Повисла гробовая тишина. Молот кузнеца замер на полпути к цели. Крестьяне задержали дыхание, а солдаты удивлённо смолкли.
Наконец ближайший охранник, справившись с потрясением, потащил клинок из ножен. Молодой человек остановил его движением руки.
— Почему ты не хочешь её снять? — спросил он Роба.
— Потому, что холодно…
Стражник издал неопределённый звук и вынул меч до конца. Молодой человек продолжал смотреть на учителя.
— Ты знаешь, что не имеешь права находиться в моём присутствии в шляпе? — медленно произнёс он.
— Знаю …
— Но тогда почему?
— Потому, что холодно…
Сержант оценивающе посмотрел на ближайшее дерево, затем перевёл взгляд на брошенную кем-то из крестьян верёвку. В дверях кареты показалось несколько симпатичных женских лиц с явным любопытством наблюдавших за происходящим.
Молодой человек молчал. Потом развернулся и пошёл к карете. Руки стражников легли на плечи учителя. Его тощая фигура заметно качнулась под их весом.
— Уже готово, ваше высочество, — робко произнёс кузнец.
— Да… хорошо… мы сейчас поедем, — отозвался молодой человек, поднимаясь в карету.
— Но мы хотим увидеть казнь, — прощебетала одна из девиц.
— Я не в настроении… — молодой человек обернулся и бросил сержанту — не убивайте его…
— Слушаюсь, ваше высочество.
Дверца захлопнулась, охрана подтянулась к карете, формируя конвой. Сержант ткнул пальцем в грудь ближайшего солдата.
— Разберись и догоняй…
Потом сержант вскочил на коня и поскакал вслед за экипажем. Солдат недовольно поморщился и обернулся к неподвижно стоявшему учителю. Оценивающе посмотрел и без размаха ударил под рёбра. Роб выдохнул и начал складываться пополам. Пока это происходило, солдат ударил его второй рукой в лицо, из-за чего учитель завалился на бок и ещё какое-то время продолжал сгибаться в пояснице уже лёжа. Солдат добавил пинок кованым сапогом, потом взял из рук стоявшего рядом крестьянина поводья, вспрыгнул на лошадь и уехал.
Крестьяне проводили его молчаливыми взглядами. Потом кто-то помог Робу подняться. Учитель пошатывался и рукавом отирал кровь с лица.
— Ну, ты сам… нарвался… — оправдывающимся голосом сказал кто-то.
— Подумаешь, шляпа, — добавил второй, — да и не холодно, в общем-то…
Роб посмотрел на него таким взглядом, что тот предпочёл отступить за спины товарищей.
— Не подумаешь, — сказал учитель чеканным голосом, — никто не обязан снимать шляпу перед другим человеком.
— Но он же принц…
— Он всего лишь человек. Даже если и принц.
— Но принц не просто человек…
— Все мы просто люди. Это вы поставили его над собой. Но на самом деле он ничем не лучше каждого из вас.
Крестьяне переминались.
— Жрец говорил, что ты вольнодумец и чернокнижник, — пробормотал кто-то из заднего ряда, — и мы не должны тебя слушать…
— Да я вольнодумец и чернокнижник, — вызывающе посмотрел на крестьян Роб, — я волен думать сам, и никто не вправе мне это запретить… А чернокнижник… Посмотрите на этих людей! Они заставляют вас стоя по колено в грязи ремонтировать их повозку, ломают ваше имущество и забирают ваших кур… А вы своей верой в их право, только даёте им силу делать всё это и дальше!
— Двенадцать горшков и кадушка, — заметил женский голос откуда-то сзади.
— Замолчи, женщина! Когда ещё сам принц перебьёт твои горшки! — рыкнул кузнец.
— Ну не сам…
— Да какая разница. Твоя мать, небось, вообще живого принца ни разу не видела…
— Но двенадцать и кадушка… В чём я теперь готовить буду? — не слишком уверенно донеслось из-за плетня — перспектива стать единственной женщиной в округе, которой сам принц разбил горшки, явно заслуживала обдумывания.
— В старые времена они служили вам и защищали, и за это получили свои титулы. Но времена изменились! Кого из вас когда-нибудь защитил принц? — с горячностью продолжил Роб.
Крестьяне ответили неуверенным бормотанием.
— Они только жрут ваш хлеб. Но не делают для вас ничего полезного! И чем они тогда лучше амбарных крыс!? — в глазах учителя горело пламя.
В ответ раздались смешки.
— Только вот где найти хорька на этих крыс, — пошутил кто-то.
— Может и найдётся, как знать… — угрожающе ответил Роб, — они давно утратили все свои права, и рано или поздно с ними будет покончено.
— Но жрец… — начал один из крестьян.
— Он тоже лишь человек. Он и другие лишь толпятся между вами и теми, кто действительно владеет силой. Они торгуют вашей верой как перекупщики. Вы верите в людей, в простых людей, надевших красивую одежду и яркие побрякушки… А веры достойны только древние и могущественные силы. И вы можете говорить с ними без посредников! Если сами захотите…
Учитель решительно поправил шляпу и зашагал прочь по деревенской улице, словно оживший землемерный циркуль.
Крестьяне проводили его задумчивыми взглядами.
— Всё ж таки сильно его солдат по голове двинул — заключил кто-то.
Карета тряслась на ухабах. Здесь дорога была мощёной. Но ремонтировалась не слишком часто, и вполне возможно, что отдельные булыжники помнили ещё первых императоров…
Девушки о чём-то щебетали друг с другом. Принц скучающе глядел на пробегающий за оконцем пейзаж. Кроме них в карете располагался ещё один человек. Он был укутан пышными бархатными одеждами с меховой оторочкой, а на его шее висела тяжёлая золотая цепь с гербовой бляхой, изображавшей серебряную оленью голову на лазурном фоне. Костюм делал человека грузным, но приглядевшись можно было обнаружить, что под слоями бархата находится довольно атлетичное, для уже немолодого человека тело. А ещё в глаза бросалось ничего не выражавшее лицо с лёгкой щетиной на подбородке.
— Ты поступил верно, — сказал человек в никуда.
— О чём это ты? — принц обернулся.
— Подданные должны любить императора. Милосердие очень кстати в этот момент.
— Они ещё не мои подданные, а я ещё не…
— Но ты же станешь им, Лизандий?
— Наверное. Но это должен решить сейм…
— А зачем сейму избирать кого-то другого?
Принц лишь рассеянно пожал плечами.
— Значит, ты им станешь.
— Ты лучше меня разбираешься в политике, Сигибер, — вздохнул принц.
— Тебе стоит этому научиться.
— Может быть. Когда-нибудь потом…
— Политика — это так скучно, — отвлеклась от щебетания одна из девушек.
— Визит в приорию — прекрасный способ начать обучение, — Сигибер не обратил внимания на реплику девицы.
— Может, как-нибудь обойдёмся без этого — поморщился Лизандий.
— Эти рыцари и клерики даже скучнее политиков, — поддержали его девушки.
— Великий магистр — один из членов сейма с правом голоса… — бесстрастно заметил Сигибер.
— У них один голос на все ордена, — отмахнулся Лизандий, — мнение одного магистра ничего не значит.
— Да, много рук голосуют вместе… Но каждая из этих рук держит меч. Один голос — много мечей.