—. Православные, наваждение бесовское. Что это за невиданное чудовище, зеленого цвета, с горбатым носом, сидит на святом духе, клюет ему голову и говорит человеческим голосом?
Кто-то высвистнул и закричал:
— Да это кузнеца нашего попугай. Как он сюда попал?
Смеясь, принялись ловить птицу, махать на нее, кричать. Но она не давалась, перелетала с места на место и все кричала:
— Дуррак, попка, дуррак!
Тогда кто-то бросил в нее яйцом, потом полетело другое, кто-то закатил огарком свечи, и вот все принялись бросать в птицу чем попало, а попугай перелетел уже на хоругвь и кричал им всем:
— Товарищи, в очередь! Товарищи, в очередь!
Кому-то удалось ударить попку толстой свечой, он упал на амвон прямо под ноги испуганному батюшке. Тот вскрикнул, отшвырнул его, и попугай снова вспрыгнул на царские врата, сердито крикнув оттуда:
— Попка, дуррак!
Псаломщик, рассвирепев, взял самую толстую книгу, размахнулся и запустил ею в попугая. Попугай расправил крылья, звонко высвистнул и во всю мочь заорал:
— Карраул, грабят!
Взметнулся, влетел в алтарь и скрылся.
Долго там искали его, но найти не могли. А кто-то, указав на открытую форточку в окне, догадался:
— Вон куда трахнул.
— Кто же это подделал?
— Небось, кузнечонка сын.
— Голову ему вместе с попугаем сорвать. Всю Пасху испортил.
— Безотцовщина. И сам кузнец такой. Ни бога, ни чорта не признает.
А батюшка завел глаза под лоб, тяжело вздохнул и выговорил:
— Отчаянный народ пошел, отчаянных птиц завел.
ИЗ-ЗА УГЛА
I
Ни матери, ни отца нету Ваньки. Мать умерла в голодный год от тифа, а отец на войне с Колчаком убит. Правда, есть еще у Ваньки тетка Настасья, да толку В ней нет никакого. Одно горе, а не тетка. Все к богачам она жмется, а у самой нет ни избы, ни скотины. Землю свою отдает за хлеб Кузьме Минеичу. А Минеич богач — ему что? И лошадей у него много, и чесалка, и дранка, конная молотилка. Хорошо живется богачу Минеичу, а все жалуется.
— Налогами замучили. Советска власть в разор разорить меня хочет.
Любит Минеич пожаловаться, да только не верят ему.
— Аль плохо тебе?
— Вот как плохо, лучше умереть.
— Ну, умри.
— Смерть придет, так, пожалуй, и умрешь.
Тетка Настасья и определила Ваньку к Минеичу.
— Он тебя к делу пристроит.
И пристроил Минеич Ваньку, — минутки посидеть не даст. А работы у Минеича хватит, он дело найдет. И не один Ванька у него — Машка еще, после дяди Софрона дочь. Машку на чесалку угонит машину вертеть, а то на дранку. Там бабы пошлют ее картошки «к завтрему» нарыть, а по ночам то того ребенка покачать, то другому соску сделать да в рот пихнуть.
Людям по воскресеньям отдых, а Ваньке с Машкой времени нет. Жаловался кое-когда Ванька тетке Настасье:
— Тяжело мне, тетенька.
— А ты терпи. Думаешь, сироте где-нибудь легко?
— Я бы лучше телят пасти пошел.
— Эка невидаль, пастух. А ты живи, держись. Хозяин старанье твое увидит, до дела доведет…
Лучше и не говорить об этом с теткой. Еще тяжелее после этого становится. Больно уж за Минеича она держится. А ведь и сама летом ворочает на него в полях и на гумне.
— Он благодетель наш, Ваня.
«Ну и благодетель, — думал Ванька. — Сколько ни работай, все ничего не платит…»
И правда, не любит Минеич платить за работу. Да с какой стати ему и платить, когда он сирот приютил?
— Им за меня богу молиться надо. Угол даю. Куда пойдут, к комсомолам, што ль?
А комсомольцы сколько раз говорили ему:
— Эй, дядя Кузьма, без договора держишь подростков.
Но не робеет Минеич. Он и обругать может.
— А кто вы такие?
— Экономправы! — ответит Гришка.
— Никаких правов ваших знать не хочу.
— ОЙ, ответишь по суду, Минеич.
— Пошли вы!
Выругается, плюнет и уйдет. Вот он какой мужик-то.
II
Ванька нет-нет, да украдкой и забежит кое-когда в избу-читальню к комсомолу.
— Больно гоже у них, — говорит он после Машке.
В комсомоле совет ему дают, как с хозяином договор заключить, Сколько работы надо от него и сколько отдыха. Хорошие все советы, да страшно подумать о них, не только-что говорить хозяину.
— Боюсь я, ребята.
— Чего бояться тебе? Вот чудной.
— Прогонит, куда пойду?
— Врет, не прогонит. Ты ему нужен.
А прогонит, мы в суд на него. Там-то с него за все сдерут.