— Я живу здесь. Ты — на другом конце страны. Мы видимся только тогда, когда рассыпаем прах. То есть в моменты, когда мы оба на эмоциональном дне. А эти поездки вот-вот закончатся.
Острая боль пронзает меня от этой мысли.
Ещё одно письмо от Джоша. Последнее прощание с братом. Последний раз, когда я гарантированно увижу Дома.
Если он, конечно, придёт.
— Мы с тобой — это не правильный выбор. Я — не правильный выбор. Так почему я должна верить, что ты его сделаешь? Потому что тебе придётся делать его каждый день.
Голос срывается, но я выталкиваю последние слова сквозь боль.
— А я не выдержу, если однажды ты снова решишь пойти другим путём.
Если он уйдёт, как все остальные.
Выражение Дома дрожит между эмоциями, которые я не могу разгадать. Как будто я когда-либо могла.
— Ты странная, — наконец говорит он.
Я вздрагиваю. Но он не закончил.
— Ты такая чёртовски странная, Мэдди Сандерсон.
Он резко проводит рукой по волосам, растрепав идеально уложенную причёску.
— И мне это нравится.
Он делает шаг вперёд, но тут же отступает, как будто борется с желанием приблизиться.
— Я люблю, что половина твоей личности — пазлы, а другая половина — издеваться надо мной. Я люблю, что ты бываешь тихой, но твой смех громкий. Я люблю, что, несмотря на свою мать и бабушку, ты добрая. Я люблю, что иногда ты позволяешь мне заботиться о тебе, даже если ты достаточно сильна, чтобы справиться сама.
Он вдыхает глубоко, словно заглатывая воздух вместе с чувствами, которые не может сдержать.
— Все эти годы я никогда не переставал любить тебя.
Дом делает ещё один шаг, но снова останавливается.
— Но я знал, что разрушил нас. Что даже если мы с Розалин расстанемся, ты будешь далеко. Потому что я облажался.
Он качает головой.
— Ты права. Раз я не мог быть с той, кого хотел, я решил поступить правильно. Заботиться о Розалин, пока мы переживали утрату. Посвятить себя браку. Но потом… Потом Джош называл твоё имя — и я терялся.
Он смотрит мне в глаза, голос его становится ровнее, но в нём слышится боль.
— Он рассказывал мне какую-нибудь мелочь о твоей жизни и я снова влюблялся.
Он делает ещё один шаг.
— Ты хочешь знать, почему твой день рождения — код от моего сейфа?
Я отводила взгляд, но теперь не могу отвести его от него.
— Потому что я пытался буквально запереть мысли о тебе.
Он слабо усмехается.
— Это никогда не работало.
Его слова проникают прямо в сердце, разрывая меня изнутри.
— То как я к тебе отношусь, никуда не денется.
Сердце грохочет так громко, что мне не хватает места, чтобы дышать.
Дом меня любит.
Я хочу, чтобы этого было достаточно. Но знаю, что этого не достаточно.
— Я тебе не доверяю, — шепчу я. — Я никому не доверяю.
Дом не отводит взгляда.
— Я не создана для этого.
Он смягчает голос, почти осторожно.
— Не создана для чего?
— Отношения. Любовь. Доверие.
Я нахожу ещё одну торчащую нитку и начинаю дёргать её. Этот свитер разваливается. Как и я.
— Я больше никому не доверяю. Если бы мы были вместе, я бы боялась всё время.
Я делаю глубокий вдох, но он не помогает.
— Любовь ничего не значит. Люди могут любить тебя… и всё равно уходить. Они делают это каждый день.
Голос срывается, но я продолжаю, потому что это важно.
— Я не могу снова через это пройти. Я не могу каждый день бояться, что это случится.
Всю жизнь мне приходилось смотреть, как люди отворачиваются от меня. Мой отец. Сесилия. Флоренс. Дом.
— Мэдди…
— Нет. Это недостаточно. Ничего недостаточно для меня. Я разбита.
Не знаю, когда это случилось. Может, я ломалась всю свою жизнь, каждый день, по чуть-чуть. Трещины накапливались, пока не привели к полному разрушению.
И теперь я просто осколки человека, которые мне приходится держать вместе силой собственной воли.
Без чьей-либо помощи.
Потому что как я могу доверять, что они не разожмут пальцы? Как я могу доверять, что кто-то другой удержит меня, если я сама не могу?
Дом смотрит на меня так, будто его раздавило что-то огромное.
Я больше не могу встречаться с ним взглядом. Я больше не могу быть рядом с ним. Я не могу позволить искушению его любви смешаться с моей отравленной недоверием душой.
Мне нужно, чтобы его больше не было в моей жизни.
— Аляска, — выдыхаю я. — Я начну планировать. Это будет последний штат. Мы попрощаемся с Джошем.
Я собираю в лёгкие побольше воздуха.
— И попрощаемся друг с другом.
— Нет.
Я делаю вид, что не слышу.
— Это всё исчезнет, когда мы перестанем быть рядом. Когда ты перестанешь чувствовать за меня ответственность. Ты поймёшь, что тебе нужно что-то другое.
Я выдерживаю его взгляд.
— И тогда я не стану побочным ущербом, когда это случится.
— Нет, — повторяет Дом. Его голос становится твёрдым. — Я не тот, кто разрушил нас.
Он бросает мне мои же слова.
— Я никуда не уйду. Ни сейчас, ни после Аляски. Можешь планировать поездку или не планировать. Но не эти поездки — причина, по которой я не могу тебя отпустить.
Он делает шаг вперёд.
— Это ты отталкиваешь меня. Это ты пытаешься заставить меня уйти.
Он нависает надо мной, голос становится низким, предупредительным.
— Запомни, Мэдди. Я не уйду.
Паника вспыхивает во мне и превращается в ярость.
— И что? Ты теперь будешь нелегально проживать в моей квартире?
Я вскидываю подбородок.
— Адам и Картер могут быть твоими братьями, но если я попрошу их вышвырнуть тебя отсюда, как думаешь, они это сделают?
Дом ухмыляется.
— Можем проверить.
А потом он делает то, что не должен.
Протягивает руку и убирает прядь волос мне за ухо. Мягко. Бережно. Как будто это что-то значит.
— Но мы не будем, — говорит он. — Я не собираюсь врываться в твой дом.
— Отлично, — бурчу я, надеясь, что он наконец уйдёт, и я смогу снова спрятаться в своей крепости из одеял. — Счастливого полёта в Филадельфию. Надеюсь, рядом окажется болтливый тип и орущий младенец.
Дом не сердится. Наоборот. Он улыбается. Не просто ухмыляется, а смотрит на меня с той же дразнящей озорной улыбкой, какую я чаще вижу у его братьев.
— Я сказал, что не останусь в твоём доме, — его голос низкий, довольный.
Кончиками пальцев он проводит по моей скуле. И я, чёрт бы меня побрал, позволяю ему.
— Но я не говорил, что уеду из твоего города.
Мой желудок сжимается.
— Что?
— Хочешь знать, почему я не пришёл сразу? — В его взгляде мелькает тень. — Я хотел. После того, как ты повесила трубку, я купил билет на первый рейс после шторма.
— Да, ну… ты этого не сделал.
Мой голос звучит слабее, чем должен.
— Нет, — соглашается он. — Не сделал.
Дом отступает, создавая между нами пространство.
— Потому что на этот раз я не хотел покупать билет обратно.
Мир спотыкается.
Я думаю, так было и в том доме в Алабаме. Когда кто-то говорит что-то настолько неожиданное, что все часы просто… перестают идти.
— Ты…
— Я нашёл таунхаус. Недалеко. Ты сможешь дойти туда, когда будешь готова.
Он поправляет рубашку.
— А сегодня утром я прошёл финальное собеседование.
Он ухмыляется, но в глазах — стальная решимость.
— Думаю, у меня есть все шансы получить предложение.
Мне становится очень не по себе.
— Где?
Он встречает мой взгляд.
— В Редфорд Тим.
У меня вырывается хриплый шёпот.
— Иди к чёрту.
Дом усмехается.
— Скажи мне, что ты меня не любишь. — Он бросает мне вызов. — И я откажусь от этой работы.
Я стискиваю зубы.
— Иди. К. Чёрту.
Но он лишь смотрит на меня. Тепло. С вызовом. С уверенностью.
Дом переводит взгляд по мне, по моей взъерошенной фигуре, в старом свитере и с покрасневшими щеками.
А потом коротко кивает.
— Я так и думал. — Он поворачивается и направляется к двери. — Я ухожу из твоего дома, но не ухожу от тебя.
Ручка двери в его пальцах.
— Я облажался. И, вероятно, снова облажаюсь. — Он делает паузу. — Ты вознесла меня на пьедестал. И когда я с него упал, тебе было больно.
Я почти не дышу.
— Я не могу обещать быть совершенным, как бы сильно мне этого ни хотелось. — Дом на секунду сжимает челюсть, прежде чем сказать последнее. — Но я могу поклясться, что никогда не стану тем, кто уйдёт. — Он разворачивается, прежде чем я успеваю выдавить хоть звук. — Я твой, Мэдди Сандерсон. — В его голосе нет ни капли сомнения. — И я готов ждать столько, сколько потребуется.
Дверь закрывается за ним.
Но если он говорил правду…
Он ушёл не далеко.