— Когда у нас бронь? Мы можем уже поехать?
— Да, — вздыхает Дом. — Можем.
Мы едем по извилистым просёлочным дорогам, пока наконец не видим массивный каменный указатель с названием Каньон Дисмалс. Я следую за Домом на парковку — ничто в этом месте не объясняет, зачем нужна была бронь.
— И что теперь? — спрашиваю я, выходя из машины.
Дом кивает в сторону таблички с направлением к регистрации. Стиснув зубы, я следую за ним вниз по склону, пока мы не оказываемся у небольшой уличной зоны отдыха и сувенирного магазинчика.
— Мы на ночной тур, — говорит Дом женщине за стойкой. — Доминик Перри и Мэделин Сандерсон.
У меня мгновенно сводит плечи от звука моего полного имени в его устах. Меня называют Мэделин только мама, Флоренс и сотрудники паспортного контроля. И даже несмотря на то, что Дом сейчас у меня в чёрном списке, я не хочу, чтобы и он начинал эту дурацкую «Мэделин».
Женщина проверяет список, затем велит нам ждать в магазине или на улице, пока не начнётся экскурсия, что бы это ни было.
Не сговариваясь, мы выходим наружу, где хоть немного больше личного пространства.
Вечер прохладный, я прижимаю урну с прахом Джоша к груди и злобно смотрю в сторону, откуда доносится звук падающей воды. Смотреть — потому что из-за сгущающихся сумерек дальше этого деревянного настила ничего не разобрать.
— Не понимаю, зачем нам нужно было бронировать ночную прогулку. И вообще, какой смысл гулять ночью? Всё равно же ничего не видно.
Дом не отвечает, и это ещё больше меня бесит. Может, столкнуть его с тропы, пусть заблудится в лесу, и тогда мне больше никогда не придётся видеть его раздражающее, до омерзения красивое лицо?
Но тут он отвлекает меня от мрачных мыслей, вытаскивая из кармана конверт и поднимая так, чтобы я могла прочесть почерк.
Алабама
34°19'38.00” N
87°46'57.00” W
Джош. Он в этом конверте. Он же — у меня на руках. Как и на пляже в Делавэре, я чувствую его рядом в этот момент. Могу на секунду представить, что он ещё жив.
— Хочешь прочитать? — спрашивает Дом.
— Да. — Я вытягиваю руку.
Но Дом не спешит передавать письмо. Вместо этого он протягивает мне пустую ладонь.
Обмен.
На секунду я сильнее прижимаю к себе урну с прахом, не желая отпускать даже эту малую часть брата.
— Я отдам его обратно, — говорит Дом, и в его голосе звучит неожиданная мягкость. Я резко поднимаю взгляд и успеваю уловить какое-то неразборчивое чувство, промелькнувшее у него на лице. — Тебе нужны две руки, чтобы открыть письмо.
Чёртов логик.
Стиснув зубы, я ослабляю хватку и передаю ему одну восьмую от своего брата. Затем хватаюсь за конверт, и, несмотря на нетерпение, осторожно разрываю край.
И вдруг меня пронзает мысль, о которой я, к своему удивлению, не спросила раньше:
— Что ты сделал с письмом из Делавэра? — В животе скручивается тревога. — Ты его не выкинул, да?
Дом хмурится.
— Нет. Я бы никогда так не поступил. Я сложил его обратно ко всем остальным. Все письма хранятся в огнеупорном сейфе у меня в доме.
— А. — Я колеблюсь. — И какой у него код?
Дом бросает на меня жёсткий взгляд.
— А тебе зачем? Собираешься пробраться и украсть их?
Я зло щурюсь.
— А ты собираешься держать их в заложниках?
— Мэдди…
— Доминик, — огрызаюсь я. — А что, если с тобой что-то случится? Это всё, что у меня осталось… — дыхание сбивается, злость накатывает новой волной. Меня бесит, что этот человек снова и снова становится свидетелем моей уязвимости. И бесит брат, который, даже после смерти, всё ещё дёргает за ниточки. — Это всё, что у меня осталось от него, — выдавливаю я. Письма и прах.
Дом замирает, упираясь свободной рукой в бедро, наклоняет голову так, что я не могу разглядеть его выражение. Хотя какая разница? Я больше не могу читать Доминика Перри. Но и не собираюсь об этом сожалеть. Может, я и никогда не умела. Думать, что я его понимала, принесло мне только боль.
— Я поменяю код, когда вернусь домой, — говорит он. — И отправлю тебе новый.
Что за бредовое предложение?
— Нет. Ты скажешь мне текущий код прямо сейчас. И каждый раз, когда будешь его менять, пришлёшь мне новый по почте.
Хотя, если честно, тот факт, что я не даю ему свой номер, тоже усложняет ситуацию. Но я не собираюсь об этом размышлять.
Жевательная мышца у него на челюсти напрягается так сильно, что контур становится идеально чётким. Наконец он стиснуто бросает:
— Ладно.
Затем устремляет взгляд в сторону водопада.
— Код…