К сожалению, в своих попытках уберечь кожу от солнца я не подумала, насколько быстро у меня закончится вода. Переворачиваю бутылку вверх дном, высасывая последние капли, но мой язык остаётся таким же сухим, как наждачная бумага.
— На, — Дом оказывается рядом, протягивая мне небольшой синий клапан, соединённый с трубкой. Второй конец исчезает в его рюкзаке. — Это походная фляга. У меня воды полно, пей.
Я колеблюсь, но всё же делаю шаг ближе, принимая мундштук и обхватывая его губами. Когда я тяну воду, тёплая влага наполняет мой рот — конечно, лучше бы это был высокий стакан со льдом, но даже так это приятно.
Но также… чересчур интимно. Мне приходится стоять вплотную к Дому, я чувствую запах его пота, смешанный с древесными нотками кедра, и жар, исходящий от его тела. Сделав последний долгий глоток, надеясь, что он продержит меня подольше, я протягиваю клапан обратно.
Мои глаза встречаются с тёмными линзами его очков, и даже несмотря на них, я ощущаю его взгляд на себе, пока он прикладывает мундштук к своим губам. Теперь вода, которую он пьёт, имеет привкус меня.
Я резко отворачиваюсь и иду дальше, углубляясь в город. Дом следует за мной.
Спустя какое-то время раздаётся громкое урчание его живота, и я не могу сдержать короткий смешок. Он пытается нахмуриться, но безуспешно — губы его тут же дрожат в улыбке.
Приятно видеть, что, несмотря на голод, он смог совладать со своим обычным мерзким настроем. Ещё один знак, что он уже не тот мальчишка, каким был раньше.
Я уже собираюсь предложить ему один из перекусов, которые лежат у меня в рюкзаке — по справедливости, раз уж он заботится о моём водном балансе, но он занят поисками в своих собственных запасах. Снимает рюкзак, расстёгивает маленький карман на молнии и достаёт батончик мюсли. Когда он отгибает фольгу, я замечаю, как его губы искривляются… но уже в другую сторону. Больше не сдерживая улыбку.
Дом еле заметно морщится.
И меня тут же швыряет в прошлое. Я вспоминаю, как в подростковые годы часто наблюдала за ним. Сколько раз я видела, как он выбирал морковку вместо чипсов, гранолу вместо пончиков, орехи вместо кислых человечков. И каждый раз его рот сжимался в обречённой решимости, пока он жевал то, что, по его мнению, должен был выбрать, с тоской глядя на другую еду.
Я никогда не понимала, почему. Только знала, что по какой-то причине он считал, что должен себя ограничивать.
Вид этого знакомого отвращения пробуждает во мне необъяснимый гнев, сжигая все прежние попытки отпустить прошлые обиды.
И прежде чем Дом успевает отправить этот чертов батончик себе в рот, я шлёпаю его по руке.
Батончик вылетает в воздух, делает дугу и приземляется в пыль, на приличном расстоянии от нас, рядом с машиной без колёс. Мы оба наблюдаем, как он покрывается грязью.
Дом переводит на меня непонимающий взгляд.
— Зачем ты это сделала?
— Потому что это было необходимо, — отрезаю я. — А ты не собирался.
На его челюсти напрягается мускул, и я вижу, как раздражение, обычно приходящее вместе с его голодом, пробивается наружу.
Ну и пусть. Я разозлилась первой. У меня преимущество.
— Вот в чём твоя проблема, Дом.
— В чем моя проблема — Его голос суше здешней пустыни.
Ну, он сам спросил. Значит, получит ответ.
— Дело в том, что ты знаешь, что много ешь. Знаешь, что можешь быстро проголодаться. Поэтому берёшь с собой перекусы. — Звучит разумно, верно? Нет. — Полезные перекусы. Отвратительные перекусы. То, что ты не хочешь есть. — Я делаю шаг вперёд, вторгаясь в его пространство. Мы так близко, что я вижу, как капля пота скользит по его шее. Но не позволяю этому отвлечь меня. — И в итоге ты их не ешь. Не до тех пор, пока твой желудок не начинает урчать, и ты либо на грани превращения, либо уже превратился в Дома-Мудака. — Я тыкаю его в грудь пальцем. — Ты делал это в детстве, и делаешь это сейчас. Если бы мне платили по доллару за каждый раз, когда я видела, как ты давишься овсяным батончиком, у меня бы уже хватило денег, чтобы купить этот город и превратить его в курорт! Почему ты сам себе это устраиваешь? — Я злюсь куда больше, чем заслуживает эта тема, но не могу остановиться. — Если бы ты просто брал с собой что-то вкусное и вредное, ты бы съедал это сразу, как только почувствовал голод. — Я снова тыкаю его пальцем. — И тогда был бы счастлив. Или хотя бы не таким угрюмым страдальцем.
Я впиваюсь в него взглядом, ловя его растерянное выражение, впитывая это необузданное, непривычное для него отсутствие самоконтроля, позволяя этому подпитывать мою праведную тираду.