Герасимов. — 500–1.000 р. Может, вы позволите перечислить, какие дела вел Азеф?
Председатель. — Пожалуйста.
Герасимов. — Он вступил в 1906 году. В конце 1906 года он был заграницей, оттуда он сообщил мне о том, что в Финляндии есть группа лиц, которые замышляют покушение на градоначальника фон-дер-Лауница. В Финляндии мы не могли наблюдать, — финляндские власти нас выгоняли. Известно только, что эта группа жила на Иматре и что Лауниц был убит. Потом, в 1907 г., он дал сведения о том, что он знал от одного своего знакомого: что проживающий в Петербурге лейтенант Никитенко ищет связей и организует покушение в Царском Селе посредством охраны. Затем он сказал, под какой фамилией живет Чайковский.
Председатель. — Под какой фамилией живет — это мелочи; а еще что?
Герасимов. — Больше ничего.
Председатель. — Это в 1907 году, а в 1908 году и дальше?
Герасимов. — В 1908 году он указал, что боевым отрядом заведует Распутина.
Председатель. — Это все?
Герасимов. — Да, это все.
Председатель. — Каким же образом этот агент, получавший 6 или 12 тысяч в год, не был выгнан, если он сообщил вам только под какой фамилией живет Чайковский, что Распутина стоит во главе отряда и что Лауниц будет убит?
Герасимов. — Он указал еще какую-то личность, но она не была выяснена. Он из заграницы это писал.
Председатель. — Почему же такой агент не был уволен за бездействие?
Герасимов. — Напротив, им все дорожили. Он был близок к боевому делу, и, если бы надо было, ему не только тысячу, но и пять тысяч заплатили бы.
Председатель. — В чем же состояла его деятельность? Мы видим из ваших показаний, что он ничего не делал.
Герасимов. — Ничего не делал.
Председатель. — Вам известно, что в 1906–7–8 годах был произведен ряд террористических актов? Напр., в Москве.
Герасимов. — В 1906 году Азеф был заграницей.
Председатель. — Но вы сами говорите, что Азеф, с которым вы были в сношениях, обязан был освещать боевой центр. Значит, деятельность Азефа распространялась не только на Петербург, но и на всю Россию.
Герасимов. — Конечно, он был обязан, но мы не были гарантированы от каких-либо шантажей. Тут едва ли может быть какая-нибудь сделка, — тут все идет на веру. Ему оказывают доверие, но он может говорить правду, может и наврать. У нас нет ничего регулирующего. Он нам дает сведения, и эти сведения подтверждаются; для этого у нас есть наружные наблюдения. Если наружные наблюдения проверят его сведения, они приобретают значение, а если бы он не дал никаких сведений, то это на его душе грех. Тут мы ничего не можем сделать.
Председатель. — У вас есть сотрудник, который должен освещать боевой центр, — сотрудник, которым интересуется Макаров, Столыпин, тов. министра, министр. И вот оказывается, что этот сотрудник сотрудничает, а террористические акты происходят?
Герасимов. — Какие террористические акты? Будьте добры напомнить.
Председатель. — Покушение на Гершельмана, на Рейнбота, на Дубасова.
Герасимов. — В Москве была своя агентура.
Председатель. — Какая же территория наблюдения была у Азефа и что от него требовалось?
Герасимов. — Он должен был освещать боевое дело. Вы изволите спрашивать, принимал ли Азеф участие в покушении на Дубасова?
Председатель. — Я интересуюсь знать, каковы были сведения, сообщаемые вам Азефом, которым вы руководили?
Герасимов. — Я доложил вам все сведения, которые он мне сообщил. Может быть, он знал больше и только 10% своих сведений доложил, — я этого учесть не могу.
Щеголев. — Скажите, как вы думали, какое место занимал Азеф в организации?
Герасимов. — Он говорил, что он состоит в боевой организации.
Щеголев. — Значит, он был членом боевой организации. Скажите, вы с Азефом лично виделись в Петербурге и затем переписывались? Он вам писал? Где эти письма хранятся?
Герасимов. — Мои?
Щеголев. — Нет, Азефа к вам. Вы их не хранили?
Герасимов. — Это было 10 лет тому назад, я все уничтожил. У меня ни клочка не осталось от моей деятельности. Я все забыл. Мне противно вспоминать свою деятельность.
Щеголев. — Когда вы его в последний раз видели?
Герасимов. — Когда он приезжал спасаться. Может быть, вы помните такое обстоятельство, что он бежал из суда. В Париже был суд, и он бежал и пробыл здесь два-три дня.
Щеголев. — Вы где с ним виделись тогда?
Герасимов. — Он пребывал на моей квартире. Я сам жил на конспиративной квартире на Итальянской улице. Я один там жил.
Щеголев. — Это когда вы были начальником охранного отделения. А когда вы перестали быть начальником охранного отделения, где вы жили?
Герасимов. — С тех пор я его не видел. А когда я был генералом для поручений, я жил на Вознесенской ул. 22, потом на Знаменской.
Щеголев. — А на Пантелеймонской ул. вы не жили?
Герасимов. — Никогда.
Председатель. — При каких министрах вы были генералом для поручений? Вы начали при Столыпине, а затем…
Герасимов. — При Макарове и полгода при Маклакове.
Председатель. — Скажите все министры — Столыпин, Макаров и Маклаков — интересовались агентурой?
Герасимов. — Маклакова я совершенно не знаю, я видел его один раз, когда он приехал представляться.
Председатель. — А Макаров и Столыпин?
Герасимов. — Они интересовались.
Иванов. — Вы изволили сказать, что вы многое забыли, что вам противно вспомнить прошлое. Что это значит?
Герасимов. — Столько я вынес неприятностей, тяжело было…
Иванов. — По службе неприятности?
Герасимов. — Когда я ушел со службы, я совершенно изменился, увидел, что, служа тому строю, я совершил преступление, я видел, что там делается, как зритель, со стороны и мне стыдно, что я там служил, а в последнее время, простите, я сам чуть ли не революционером стал.
Щеголев. — Скажите, когда было ваше последнее свидание с Азефом?
Герасимов. — Когда он бежал из суда.
Щеголев. – А после этого вы были с ним в переписке?
Герасимов. — Ему Столыпин обещал деньги. Я не помню, какую сумму пообещали, но не дали. Потом я ему послал, кажется, тысячу или две. Это была последняя посылка денег. Я ему написал, что это все деньги, больше не дадут. Это уже когда я был генералом для поручений.
Щеголев. — А потом не получали писем от него?
Герасимов. — Я с ним не виделся и не знал, где он.
Щеголев. — А из Франкфурта-на-Майне он вам ничего не писал?
Герасимов. — Ничего.
Председатель. — Когда вы были на свободе, вы штатское платье носили или военное?
Герасимов. — Когда я был начальником отделения, я в штатском ходил, когда я был генералом для поручений — форму носил, а вышедши в отставку, штатское платье надел.