Анеас заморгал. Он засыпал стоя, голова сама опускалась на грудь.
— Десять дней пути?
Смит улыбнулся нечеловеческой улыбкой.
— Или не так много. Спроси меня при свете дня. Тебе нужно поспать. Даже мне нужно поспать. Спокойной ночи.
Ирина поцеловала его в щеку.
— Спокойной ночи, дракон, — сказала она.
Он рассмеялся, но только тогда, когда оказался далеко на берегу.
— Ох, — сказал он темноте, — какие же мы, смертные, дураки.
Позади него Ирина обняла себя за плечи. Осенний воздух был прохладен.
Анеас посмотрел на нее.
— Ты бы…
— Пошла спать? — Она наклонила голову набок. — Так странно. Всего три недели назад я купалась каждый день, иногда дважды, и я была очень внимательна ко всем мелочам, даже привередлива. И осторожна. И безжалостна, потому что думала, что так нужно.
Она посмотрела на звезды.
— Я за эти недели узнала больше, чем из всех на свете свитков и книг. И все равно мне очень страшно.
Она подошла к нему, и он вздрогнул, положила руку ему на затылок и так прижалась губами к его губам, что их зубы стукнули друг о друга.
Анеас мгновенно проснулся. Сердце заколотилось в груди.
У нее был привкус вина и гвоздики. По гвоздике он понял, что она заранее решила поцеловать его. Это обнадеживало. И очень на нее походило.
Он гладил ее спину, пока она ощупывала языком его рот, и старался не думать. Она совершенно не умела целоваться. Вообще. Она была неуклюжей, как его первый любовник. И храброй. А еще она была женщиной.
— Нет, дурочка. — Анеас засмеялся.
— Ой. — Она отпрянула. Глаза у нее сверкали. — Извини. Я должна была попробовать.
Он смотрел на нее, освещенную луной.
— Я такая глупая…
— Помолчи.
— Нет, ничего. Я думала, может быть…
— Ирина!
— Прости, — сказала она, отступая назад.
«Неужели ты такая умная, что стала совсем дурой?» — мог бы спросить он, но у него хватило ума промолчать. Вместо этого он осторожно коснулся ее губами. Она раскрыла глаза и чуть не сделала шаг назад, но потом вернулась. Покачнулась.
— Ой. — Она вырвалась на свободу.
Анеас поклонился и ухмыльнулся.
— Ой, — снова сказала она.
— Что, разыграем в кости Смотрит на Облака? — спросил Анеас.
— Нет, — хихикнула Ирина и покачала головой. — Разве мы не должны стоять на страже?
— Я бы так и несколько страж простоял…
— Правда? — Ирина снова поцеловала его. — Нет. Я бы не заметила дракона. Чертово тело. — Она отошла. — Нет уж, я не собираюсь проигрывать Кевину Орли потому, что вдруг научилась целоваться.
Анеас рассмеялся.
— Я только что обнаружил, что ненавижу его не сильнее всех. Но я его убью.
Ирина собиралась уйти, но остановилась и оглянулась.
— Но я убью его первой. А теперь мы на страже.
Анеас рассмеялся про себя, когда она ушла на свой пост. Он ощущал вкус гвоздики во рту и думал о Рикаре Фитцалане. И о том, что такое — быть герцогом Фракейским.
Ридсдейл считался западной границей Альбы. Ни один королевский указ за пределами Ридсдейла ничего не значил, а слова «на запад от Ридсдейла» означали — Дикие. Впрочем, иногда этой фразой описывали чью-то неправоту или идею, слишком безумную, чтобы ее можно было рассматривать всерьез.
Стена проходила через Ридсдейл. Интересное это было место. Ридом назывался небольшой ручей с ржаво-красной водой, который вытекал из крупного месторождения железа в Лакхеде и почти незаметно вливался в Кохоктон. Местность к западу от Стены представляла собой сплошные холмы и болота, и только дорога императрицы Ливии, сложенная из нескольких слоев камня на горе щебенки, шла на запад через хребты на южном берегу Кохоктона, вплоть до Дайксдейла, где Ливия проиграла сражение, потеряла легион и утратила желание завоевать Новую землю почти две тысячи лет назад.
На Стене в Ридсдейле сохранились башни через каждую милю. Иногда в них располагался небольшой гарнизон из ополченцев. Тут же стояли высокие ворота с тремя башнями. Их перестраивали раз двадцать, а большую мраморную статую императрицы снесли, заново воздвигли и обезглавили, а потом бесчисленное количество раз приставляли ей головы разных монстров или чиновников. Каменный плащ разбился, и его осколки походили на крылья, так что местные звали ее Ангелом или Крылатой Ливией. Влюбленные пары приходили потрогать ее, и каменные ноги в древних военных сандалиях вытерлись до гладкости. К железной решетке центральных ворот, огромной и очень внушительной, привязали тысячи локонов, так что в осенних сумерках она казалась меховой. Предприимчивые кавалеры взбирались на верхние ступени, чтобы доказать свою любовь.