Деркенсан поднял огромный боевой топор над головой.
— Аве… — крикнул он глубоким, как океан, голосом.
— ИМПЕРАТОР! — ответили тысячи глоток.
Император изо всех сил старался сохранять самообладание. Было трудно скрывать свои чувства, трудно не расплакаться. Почти невозможно для человека, который не так давно был всеми презираемым подростком. Почти невозможно невозмутимо слышать такие крики. Нордиканцы окружили его коня и пошли за ним. Их было больше двухсот, больше, чем раньше, накануне всех бедствий последних трех лет. За нордиканцами шли схоларии, за ними вардариоты, а за ними отряд императора, и у них над головами плыл древний Феникс Athanatoi бессмертного императора Атрея.
Габриэль раньше не видел этого знамени. Он остановился, улыбнулся и оглянулся на Бланш, которая просияла в ответ. Император посмотрел на Деркенсана.
— Это вышила Бланш, — гордо сказал он.
Деркенсан улыбнулся. Он думал совсем о другом. Приближалась битва. Император шел, каждая рота по очереди салютовала ему и вставала в колонну. Последними среди «гвардии» стояли харндонские пушкари вместе с завербованными ими этрусками, а также галлейцы, мамлюки и вениканцы, которым явно не хватало оружия. Эдвард носил легкий доспех и командовал почти тысячей человек, а вот пушек было всего три. В Арле умели отливать бронзовые ручные пищали, но нигде в Древней земле не могли сделать двухтонный бронзовый ствол за такой короткий срок.
Пушкари еще учились маршировать.
— Жалкое зрелище, — пробормотал Деркенсан.
— В ближайшие дни у них будет много практики, — сказал император.
— Из-за них гвардия кажется оборванной, — возразил Деркенсан.
Габриэль оглянулся на свою гвардию. Тысячи людей в ярко-красном, зеленом и золотом, в стальных доспехах, в шелковых тюрбанах.
— Ладно, не так уж плохо мы выглядим.
У конца скалы, на которой возвышалась цитадель Арле, выстроилась вся армия. Она стояла по обеим сторонам дороги, вытянувшись почти на четыре мили. Справа — галлейцы дю Корса, слева — пугала. Габриэль повел гвардию вниз к равнине в центре, и они шли за ним шеренгой по восемь, тридцать рядов за раз, со знаменосцами во главе.
Пугала исхудали, глаза у них горели, многие были одноглазыми, как король старых богов, но все оделись в котты из небеленой шерсти, подаренные женщинами города, и на каждой котте над сердцем горел красный значок феникса. Их было более десяти тысяч, герцогиня Вениканская отказалась от регентства над Этруссией, чтобы командовать ими, и каждый человек в этих рядах уже сталкивался с червями.
С другой стороны дороги стояли новобранцы дю Корса, арьербан Галле. Они были вооружены очень длинными копьями, алебардами и боевыми молотами для сокрушения крупных монстров, а еще в распоряжении дю Корса оказались четыре отряда арбалетчиков и целая рота бриганов в хороших доспехах. Те самые люди, которые мучали горожан Харндона всего год назад, ныне стали имперской пехотой. Габриэль не услышал никакой иронии в их криках: меньше года назад он напал на этих солдат из засады на дороге к югу от Лорики. И схватил дю Корса, который теперь сидел здесь на великолепном скакуне. На шлеме его красовалась серебряная корона регента Галле.
Регент серьезно отсалютовал императору, и Габриэль ответил на салют, повернулся и поприветствовал герцогиню Вениканскую, которая также ответила на его приветствие. После пугал стояли мамлюки, а с другой стороны дороги галлейцы сменились бывшими наемниками. Сэр Павало сидел на лучшем коне во всей армии и держал в руке волшебный меч. Через шестьдесят шагов стоял сэр Милус, перед ним клубилась в воздухе огненная пыль.
Габриэль повернулся и сделал знак Плохишу Тому, ехавшему в четырех корпусах позади него, и тот заорал, приказывая остановиться. Знамя Святой Екатерины реяло в воздухе в самом центре поля, насколько это было возможно. Габриэль поехал по кругу, глядя на людей, а затем подозвал Мортирмира, который скучал и читал, закинув ногу на луку седла.
— Жуткий магический фолиант? — спросил он вполголоса.
— Не-а, — сказал Морган. — Здесь?
— Да, — кивнул император.
Пальцы Мортирмира загорелись бледным пламенем, а затем он кивнул. Габриэль выпрямился.
— ДРУЗЬЯ!
Даже сам император был поражен этим звуком. Ателий прижал уши и дернулся назад, Типпит изобразил, что затыкает уши руками, и Безголовый хлопнул его по голове в шлеме. Габриэль вздохнул. Он чувствовал себя глупо, чувствовал, что всего этого делать вообще не стоило. Все взгляды были прикованы к нему. И Бланш, вероятно, была права.