— Как мы выйдем наружу? Куда мы пойдем? Нет. Это безумие, мы не можем сделать это. Мы даже не знаем точно, беременна ли я…
— У тебя задержка? — он повернулся к ней внезапно, зелень его глаз ярко переливалась на солнце.
— Да, — тихо признала она.
— Тогда мы уходим.
Становясь перед ней, он схватил ее за руки, придвигая ближе к себе, обнимая и кладя свою голову поверх ее. Ее тело откликнулось напротив него, рыдание вырвалось из ее горла.
— Мы не можем, Коннор. Это не сработает. Просто выйти наружу уже будет опасно, но после, что мы будем делать? Он найдет нас, и я даже не хочу думать о том, что он сделает с нами, когда нас поймают.
Он сжал ее крепче, и она добавила:
— Это может быть его ребенок с такой же вероятностью, как и твой.
— Наплевать. Я не позволю этому монстру снова приблизиться к тебе. Я не должен был позволять этому длиться так долго. Я знаю риски, но не могу покорно сидеть и ждать.
Ей осточертело плакать. Но она знала, согласиться на побег могло стоить ей жизни. Ее сердце билось быстро, а голос надломился, когда она сказала:
— Слишком много риска. Я не могу, я не уйду с тобой.
Глубоко дыша, она умоляла:
— Коннор, ты должен уходить. Ты можешь выбраться отсюда, и он не будет искать тебя, ему не нужно держать тебя здесь, но ты знаешь, если я уйду, он не успокоится, пока не найдет меня. Он сумасшедший и, если поймает тебя, то убьет.
— Это стоит риска!
Она подпрыгнула в ответ на его повышенный тон, и стыд внезапно проявился в его чертах, когда он взглянул на нее.
— Извини. Я не хотел… черт!
Отпуская ее, он отошел опять, и все, что осталось от ее уже разбитого сердца, превратилось в пыль, когда она наблюдала, как он борется с их судьбой.
Тихо и целеустремленно она предложила:
— Давай подождем немного. Ты можешь найти какой-нибудь выход, план, который помог бы нам сбежать, может быть, кого-то, кто хотел бы помочь нам. Однако, уйти сегодня, ни с чем, кроме злости и ярости, было бы самоубийством. Ты должен согласиться со мной в этом, Коннор. Это единственная причина, по которой мы оставались здесь так долго.
Он перестал вышагивать, но не повернулся, чтобы посмотреть на нее. Его глаза оставались неподвижно прикованными к воде и полю, что простирались перед ним.
— Я придумаю что-нибудь, Арианна, я не знаю, сколько времени понадобится, но я сделаю это.
Глава 16
Тщетность. Безнадежность. Беспомощность. Это единственные слова, которыми можно было описать их жизнь. После того дня у реки Коннор работал быстро в попытках найти выход, как сбежать из поместья и не быть пойманными впоследствии. Однако, барьеры и преграды — все, что он мог найти.
Поместье располагалось углубленно и в отдалении. Коннор обязан был быть осторожным по отношению к людям, к которым обращался, и даже когда он мог найти того, кто не стал бы докладывать Джозефу Кармайклу, они отказывали, боясь быть пойманными. Если бы дело касалось только самого Коннора, все было бы куда проще, но как только он упоминал жену Джозефа, большинство людей отвечало отказом.
Когда Джозеф узнал о том, что Арианна в положении, он немедленно нанял акушерку, чтобы помочь ей на время беременности. Коннора и Арианну никогда не оставляли одних, и ей было особенно запрещено покидать особняк. Безопасность в правом крыле была усилена, и Джозеф стал появляться чаще. Единственная радость после раскрытия беременности заключалось в том, что насилие со стороны Джозефа прекратилось, и Арианна перестала подвергаться унижению, к которому привыкла.
Поскольку Арианна становилась больше, а ребенок внутри нее зашевелился, любовь к этому ребенку возросла вместе с ее талией, и ей было уже все равно, кто из мужчин зачал ребенка. Она проводила много времени в музыкальной комнате, играя с развивающимся в ее утробе ребенком, задаваясь вопросом, будет у нее сын или дочь. За месяцы беременности она написала песню для ребенка. Она хотела, чтобы песня была радостной, чтобы выразить свою любовь к человеку, которого она когда-нибудь встретит, но вместо этого мелодия вышла грустной и романтично красивой. В тайне, она отдала законченное произведение Коннору, и он взял его, переписал и издал под псевдонимом, вернув в качестве подарка ребенку, который должен был родиться.
— Тужься!
Ноги широко расставлены, зубы Арианны стиснуты до хруста, в то время как акушерка расположилась, чтобы помочь с родами. Схватки длились семь часов, она корчилась от боли на простынях, пока Джозеф измерял комнату шагами. Его присутствие вызывало у нее отвращение, и, хотя акушерка сказала ему, что пройдет много времени, пока ребенок родится, он отказался уходить. У Арианны скрутило живот от того, как он играл роль обеспокоенного мужа. Каждое прикосновение, каждая ласка, каждое предложение помощи или утешение заставляли ее вздрогнуть от того монстра, что она знает, который скрывается за показным вниманием.
Подняв колени, подвинувшись ближе к акушерке, она совершила потугу, выталкивая ребенка наполненную холодным воздухом комнату. Боль, не похожая на ту, что она знала, пронзила ее центр, заставила почувствовать, будто ее разрывает напополам, когда ребенок опускался вниз.
Когда акушерка сообщила, что видна головка ребенка, Джозеф остановился и прислонился к противоположной стене, чтобы посмотреть, как появится ребенок. Серые глаза загорелись от предвкушения, он улыбнулся, когда показалась голова ребенка, а его глаза засияли, когда наконец стало понятно, что это мальчик.
Откидываясь в пропитанную потом подушку, Арианна заплакала. Она была благодарна, что могла скрыть истинную причину своих слез под маской боли. Когда ребенок подал голос, тихий крик, который говорил о жизни и здоровье, Арианна молча извинилась перед ребенком и помолилась за будущее души, рожденной в адских муках.
После того, как мальчика очистили, акушерка передала его Джозефу, завернутого в маленькое синее одеяло. Увиденное беспокоило, Джозеф ласково поглаживал голову ребенка руками, которыми совершал пытки и издевательства. Акушерка оставалась достаточно долго, чтобы завершить последние моменты родов и омыть Арианну достаточно, чтобы она могла спокойно лечь обратно в постель. Когда они наконец остались одни, Джозеф подошел к ней, держа маленького ребенка на руках.
— Он прекрасен, Арианна, как я и думал.
Восхищенный и гордый тон голоса Джозефа напомнил ей, кем он был годами ранее, качество, которое потрепало ее нервы. Когда он подошел, она выглянула из-под ресниц, потрясенная от увиденных черных волос на голове ребенка. Опустившись вниз, он положил ребенка ей на руки, и из одеяла, в которое он был обернут, вырвались тихие звуки.
Слезы текли по ее щекам, она потянулась, чтобы осторожно стянуть одеяло с лица ребенка, и любовь в ее сердце превратилась в пожар, пока она разглядывала маленькие черты лица, с которыми она встретилась.
Она грустно улыбнулась. Глаза ребенка были зажмурены от яркого света в комнате, но, когда они открылись, сердце Арианны утонуло. На нее смотрели глаза цвета стали, рассеянные, сверкающие серебром, которое без сомнения подтверждало, кто был его отцом.
— У него мои глаза.
Стоя рядом с ней, Джозеф смотрел на своего сына, заламывая руки.
— Как мы назовем его?
Удивленная тем, что он спросил, Арианна посмотрела на гордого отца, прежде чем перевести взгляд на ребенка на своих руках.
— Я обдумывала некоторые имена, пока была беременна. Я думала, если это будет мальчик, мы назовем его Аарон.
— Очень похоже на твое имя, — сразу заметил Джозеф.
— Да.
Ее сердце разбивалось, пока она была уверена, что Джозеф откажется от имени.
— Аарон Джозеф Кармайкл, — произнес он. — Это сильное имя, гордое, как его отец. Я объявлю о его рождении сегодня днем.
Она подняла на него взгляд, отчасти вздохнув с облегчением, что он одобрил имя, которое она выбрала, но больше всего ее тошнило от его присутствия в комнате. Посмотрев на его некогда красивое лицо, она заметила, как он похудел, как его кожа стала бледной от того, что он делал в западном крыле.
Пока она смотрела на Джозефа, ребенок зашевелился, поворачивая голову к ее груди в поисках молока. Она сразу же расстегнула халат и предложила грудь ребенку, поморщившись, когда он ухватился за нее, но радуясь маленьким сосущим звукам, которые он издавал, когда ел.
— Я должен идти сейчас, Арианна. Бизнес никогда не стоит на месте, даже когда рождается ребенок.
Тяжелые шаги Джозефа зазвучали, когда он шел к выходу. Он подошел к двери и остановился, отказываясь смотреть в ее сторону, он сказал:
— Хоть в чем-то ты оказалась полезной. Возможно, это станет новым началом, теперь, когда ты научилась себя вести и дашь мне то, чего я хочу.
Она не ответила, гнев сказанных им слов, не отпускал ее. Тишина заполонила воздух, когда он наконец открыл дверь и исчез в коридоре.
* * *
— Сегодня ночью.
Два слова, произнесенных так тихо, что только она могла услышать их. Сидя за пианино, она смотрела через всю комнату на колыбельку, которая убаюкивала Аарона. Почти каждый день она приносила ребенка в музыкальную комнату, наигрывая музыку, которую она написала для него. Она удивилась тому, как он сразу же успокаивался, чтобы послушать. Даже в те дни, когда он плакал без причины, отчаянно ища сон или утешение, но не находя его, музыка всегда давала ему успокоение. Она задавалась вопросом, было ли это из-за того, что она играла в положении. Независимо от причины, Аарон любил слушать ее игру и немедленно успокаивался, когда молоточек пианино падал на струну, и первая одинокая нота звучала.
Коннор стоял позади нее. Прислонившись к двери, сложив руки за спину. Из-за повышенной активности в правом крыле он был освобожден от частой ее охраны, и у него было больше возможностей, чтобы покинуть поместье и искать помощи у тех, кто хотел бы спрятаться от постоянно наблюдающих глаз Джозефа.