Четвертый удар сорвал засов и цепочку, и дверь распахнулась настежь, ударившись о стену. Во все стороны посыпались щепки и куски штукатурки, ручка вошла в деревянную панель, оставив вмятину.
Непрошеный гость по инерции влетел в комнату.
Губернатор стоял в центре гостиной – кулаки подняты, зубы инстинктивно сжаты перед началом драки. Он выглядел так, словно увидел призрака, который неожиданно материализовался возле его потрепанного дивана.
Мишонн ввалилась в квартиру, едва не распластавшись на полу под действием силы импульса.
Она остановилась в трех футах от объекта своих поисков.
Восстановив равновесие, она расправила плечи, тоже сжала кулаки, встала в стойку и слегка наклонила вперед голову, приготовившись к нападению.
На краткий миг они замерли, изучая друг друга. По дороге Мишонн привела себя в порядок: на ней был комбинезон, в который она заправила майку, длинные дреды сдерживала повязка. Казалось, она была готова пойти на работу – или на похороны. Невыносимое молчание – противники смотрели друг на друга с чудовищным напряжением в глазах – первым прервал Губернатор.
– Так, так, так… – голос его был низким, холодным, без примеси эмоций. – Будет интересно.
Глава семнадцатая
– Моя очередь, – сказала Лилли.
Голос ее был едва различим среди шума сверчков и шуршания веток, подрагивавших на легком ветру. Она нашла сделанный на одноразовую камеру снимок, на котором они с Меган сидели в баре в Мирт-бич, обе под кайфом, с красными, как угли, стеклянными глазами. Лилли встала и подошла к выкопанной в земле яме.
– За мою лучшую подругу, мою девочку, мою старую добрую Меган, упокой Господь ее душу.
Фотография перевернулась в воздухе и исчезла в яме, опустившись туда, подобно сухому листу.
– За Меган, – сказал Остин и снова глотнул сладкого сока. – Так… следующее… мои братья. – Он вытащил из кармана маленькую, подернутую ржавчиной губную гармошку. – Хочу выпить за своих братьев Джона и Томим Алебардов, которые в прошлом году погибли от рук ходячих в Атланте.
Он бросил гармошку в яму. Металлический инструмент, звякнув, отскочил от твердой земли. Остин бросил на гармошку последний взгляд, глаза его затуманились и наполнились слезами.
– Прекрасные музыканты, классные ребята… Надеюсь, теперь они в лучшем мире.
Остин протер глаза, а Лилли подняла стаканчик и тихо произнесла:
– За Джона и Томим.
Они снова выпили.
– Теперь кое-что странное, – сказала Лилли, вытащив маленькую пулю руге калибра и зажав ее между большим и указательным пальцами. Медь блестела в лунном свете. – Мы каждый день окружены смертью, смерть повсюду. Мне хочется похоронить ее… Я знаю, что это ничего не изменит, но мне так хочется. За ребенка. За Вудбери.
Она бросила пулю в яму.
Остин с секунду смотрел на крошечный кусочек металла, а затем пробормотал:
– За нашего ребенка.
Лилли подняла стакан.
– За нашего ребенка… И за будущее. – Она немного подумала. – И за человеческую расу.
Оба они снова посмотрели на пулю.
– Во имя Святого Духа, – очень тихо произнесла Лилли, не сводя глаз с ямы.
Драки – спонтанные кулачные бои – бывают разными. На Востоке люди учатся драться в согласии с дзеном – продуманно, четко, академично, – и противники часто встречаются, потратив годы на обучение и умея сражаться с математической точностью. В Азии более слабый противник учится извлекать пользу из силы оппонента, и схватки заканчиваются быстро. С другой стороны, вольная борьба на рингах по всему миру может продолжаться часами, раунд за раундом, и итоговый результат зависит от физической выносливости каждого из соперников.
Третий тип кулачных боев характерен для темных закоулков американских городов: там стороны сходятся совершенно в другом противоборстве. Стремительная, жестокая и непредсказуемая – иногда даже неловкая, – обычная уличная драка обычно длится не более нескольких секунд. Уличные борцы, у которых нет особого выбора, имеют склонность с огромной скоростью обрушивать друг на друга удары, ведомые яростью, и потасовка обычно заканчивается вничью – или того хуже, кто-нибудь в конце концов вытаскивает нож или пушку и доводит все до быстрого и смертельного финала.
Битва, завязавшаяся в провонявшей гостиной Губернатора, вместила в себя все три стиля и продолжалась в общей сложности восемьдесят семь секунд, в первые пять из которых соперники практически не боролись. Все началось с того, что противники заняли позицию и уставились друг другу в глаза.
За эти первые пять секунд они обменялись достаточно большим количеством невербальной информации. Мишонн не отрывала взгляда от Губернатора, и он отвечал тем же – и ни один из соперников ни разу не моргнул. Комната, казалось, замерла, как диорама, скованная льдом.
Затем, примерно на третьей секунде, Губернатор на краткое мгновение перевел взгляд на пол справа от него.
Он заметил и девочку, и меч, которые находились в зоне его досягаемости. Пенни, казалось, не обращала никакого внимания на человеческую драму, разворачивавшуюся у нее на глазах. Ее синевато-серое безжизненное лицо погрузилось в ведро с потрохами. Меч поблескивал в неровном свете тусклой лампы.
В этот миг Губернатор изо всех сил старался не выказать паники и никак внешне не выдать, что он переживает за безопасность мертвой девочки, а также не дать противнице догадаться, что в голове у него уже созрела идея – ведь человеческий мозг умеет генерировать сложнейшие решения за ничтожное время, которого недостаточно даже для того, чтобы зажечь очередной синапс, – схватить меч и быстро покончить со всем этим.
За одну-единственную секунду – третью из восьмидесяти семи – Мишонн тоже успела скользнуть взглядом по девочке и заметить на полу кутана.
Наступила секунда номер четыре, и Губернатор снова обратился к бездонным глазам Мишонн. В это мгновение она тоже опять взглянула на Губернатора.
В следующие полторы секунды – четвертую и половину пятой – враги прочитали то, что было написано у них в глазах.
Губернатор понял, что Мишонн знала о его мыслях, а она поняла, что и он знал о том, что думала она, и в следующие полсекунды – вторую половину номера пять – обратный отсчет достиг нуля. Двигатели взревели, раздался взрыв.
Следующая фаза противостояния заняла шесть секунд.
Губернатор нырнул за мечом, Мишонн проревела «НЕТ!», и к тому моменту, как Губернатор коснулся рукой ковра в трех футах от клинка и попытался пальцами нащупать рядом с собой великолепную рукоятку с изящным змеиным рисунком, Мишонн подскочила у нему с внезапностью молнии.
Она инстинктивно нанесла первый удар битвы на одиннадцатой секунде. Нога ее взлетела вверх, в сторону противника. Тяжелый ботинок обрушился на лицо Губернатора пониже виска как раз в то мгновение, когда мужчина дотянулся до рукоятки меча.
В комнате раздался сухой треск, словно морковь переломили пополам, с которым кожаная подошва обрушилась на человеческий череп. Губернатор отлетел назад, скорчившись от боли, изо рта его брызнула кровь. Он упал на спину, не сдвинув меч с места.
За следующие восемь секунд резкий взрыв сменился тишиной. Мишонн воспользовалась ступором Губернатора – он уже сумел перекатиться и встать на четвереньки, лицо его было залито кровью, легкие вздымались от тяжелого дыхания – и быстро подскочила к клинку. Она подняла его и развернулась назад менее чем за три секунды, а следующие четыре секунды переводила дух и готовилась к смертельному удару.
К этому моменту прошло ровно девятнадцать секунд, и стало казаться, что у Мишонн появилось преимущество. Пенни оторвалась от еды и посмотрела на соперников, тихо зарычав. Губернатор смог, пошатнувшись, встать на колени.
На лице его, хоть сам он об этом и не догадывался, отразилась чистая, неподдельная жажда крови, а в голове осталось лишь гудение белого шума – как сплошная стена на экране телевизора после окончания вещания, – которое перекрывало любые мысли, кроме желания убить эту чертову сучку в то же мгновение. Он инстинктивно переместил свой центр тяжести ниже, как кобра, которая прижимается к земле, прежде чем прыгнуть на добычу.