Ворота Хан открыл сам, поставил машину возле красивых белых ступеней, потом распахнул дверцу в машине с моей стороны и без церемоний вытянул меня наружу. Придерживая под руку, насильно повел внутрь дома. В глаза бросился высохший и заросший плющом и мхом фонтан: с одной стороны – белая лебедь, а с другой – девушка. Мне было видно только лебедь и длинные развевающиеся волосы статуи. Покрытая мхом и плесенью птица казалась грязной, как и ее хозяйка.
– Идем! – дернул меня с раздражением за руку и втолкнул за дверь.
Видимо, здесь только начали делать ремонт и успели лишь несколько комнат привести в нормальный вид. Мебели практически нет. В гостиной голый, кирпичный камин, напротив него кожаный диван и вместо стола какая-то тумба. На тумбе пустые бутылки из-под спиртного, полная пепельница. Об одну из бутылок я споткнулась и чуть не упала, но меня придержали за шкирку. Подошва туфель раздавила стекло, и я вздрогнула, так как хруст эхом прозвенел на весь дом.
Логово зверя. Самая настоящая берлога. Похоже, он проводил здесь очень много времени, даже жил. Только не знаю, как можно было жить в этом скелете…да, этот дом напоминал мне разложившийся труп с гнилыми внутренностями. Окна покрыты пылью и паутиной. Ни на одном нет штор, но их завесили какими-то тряпками, в некоторых местах тряпки сползли, и я видела тусклое стекло. На полу пятна и разводы грязи. Возле стены валяются пустые коробки из-под фастфуда. А вдруг он привозит сюда своих жертв и здесь их насилует, и убивает? Мороз прошел по коже, и я стиснула сильнее пальцы в кулаки.
О боже! Я не хочу здесь быть. Неужели он запрет меня в этом ужасном месте? Словно в ответ на мои мысли монгол протащил меня через гостиную к комнате и втолкнул в нее. Это оказалась спальня. Все такое же запущенное, половина пола выложена зеркальным мрамором, но он настолько грязный, что эта грязь катается мелкими комками от дуновения ветра в приоткрытое окно. Посередине комнаты стоит двуспальная кровать. Постель заправлена покрывалом, и мне страшно подумать, сколько времени его не стирали. Возле окна голый комод. На комоде настольная лампа и тоже пустые бутылки. Электрические провода валяются на полу, их не успели спрятать и заштукатурить стены. На меня смотрит голый кирпич. Несмотря на то, что сейчас лето, в доме невыносимо сыро и холодно. Я поежилась, обхватывая себя за плечи.
– Здесь жить будешь.
Сказал, как отрезал, швырнул мою сумку с вещами на пол и подошел к окну, захлопнул его и поправил тряпку так, чтобы было не видно двор, затем включил свет. Под потолком оказалась большая хрустальная люстра и желтое свечение залило помещение. Какое жуткое сочетание недостроя и роскоши. Тонкая сеточка пыли теперь напоминала слой серого меха. И свет не добавил красок, а лишь создал еще более мрачную и холодную атмосферу.
– Как здесь жить…
– Как я скажу.
Сдернул покрывало с постели, и под ним оказались шелковые белые простыни. На первый взгляд чистые.
– Все, что надо, сюда привезут уже сегодня.
Прошелся по комнате обратно к двери и плотно ее закрыл, чем вызвал во мне состояние, близкое к истерике. Я невольно попятилась от него назад. Сейчас при свете, когда я заперта с ним в тесном пространстве, он кажется мне еще больше. Рубашка обтягивает его мощные руки, и из-под закатанных рукавов видны толстые вздувшиеся вены, жгутами тянущиеся к запястьям. На костяшках пальцев засохшие корки. Один удар этой руки, и моя голова сразу же лопнет. Но самыми жуткими были его глаза…
– И что мне здесь делать? – тихо спросила и судорожно глотнула сырой воздух.
– Раздвигать ноги и делать вид, что тебе нравится, когда я тебя буду трахать.
От одной мысли о том, что он приблизится ко мне, не то, что тронет, стало не просто не по себе, а я захлебнулась от ужаса.
– Отпустите меня…зачем…зачем… я вам?
Когда я это произнесла, он резко обернулся, в два шага оказался возле меня и, схватив за лицо, впился в меня безумным взглядом. Он отчаянно что-то искал. Его даже начало трясти от предвкушения.
– Скажи это еще раз, – хрипло приказал и сильнее сдавил скулы, – повтори слово в слово.
– Зачем… я вам?
Повторила и онемела от его близости. Раскосые, совершенно черные глаза полыхали огнем и пожирали мое лицо. Он жуткий, и в тот же момент есть в этой жуткости звериная красота.
– Я тебя захотел. – сказано глухо…на выдохе.