Халев
Писано в Риме в ночь моей смерти.
— Отважный, но ожесточившийся человек, — сказал Марк, дочитав письмо. — Знай, мой отец, что я никогда так сильно не ревновал его, как сейчас. Если бы не ты и твои проповеди, — добавил он гневно, — Халев нашёл бы меня уже рядом с Мириам. Но кто знает, что будет теперь.
— Прекрати эти языческие речи, — остановил его епископ. — Неужто ты и впрямь полагаешь, будто страна духов такова, какой её описывают ваши поэты, и будто усопшие взирают друг на друга очами, исполненными земных страстей? И всё же, — добавил он уже мягче, — я не хотел бы укорять тебя, ибо, как и этот бедный еврей, ты с детства воспитывался в предрассудках. Пристало ли тебе, друг Марк, страшиться его соперничества в небесных полях, где ни женятся, ни выходят замуж[53], верить, будто самоубийство может принести хоть какое-то благо. До сих пор ещё не ясно, чем закончится вся эта история, и всё же я уверен в том, что Халев ничего не выиграет от своей преждевременной смерти, если только он не ставил перед собой более благородную цель, чем та, о которой он пишет в своём письме, а я лично предполагаю, что так оно и было.
— Надеюсь, да, — ответил Марк, — хотя, честно говоря, мне совестно, что другой человек отдал свою жизнь за меня. Я предпочёл бы, чтобы он предоставил меня моей собственной участи.
— Свершилась воля Господня, ибо пути человеческие определяются самим Господом, как же может человек судить о своих делах, — со вздохом сказал Кирилл. — Но закончим этот разговор, ибо у нас очень мало времени, и сдаётся мне, тебе лучше покинуть Рим, прежде чем Домициан узнает, что вместо Марка убили Халева.
Прошло почти три месяца, прежде чем однажды, после захода солнца, галера медленно вошла в александрийскую гавань и бросила якорь в тот самый миг, когда над морем блеснул луч Фаросского маяка. Плавание в эту зимнюю непогоду было достаточно тяжёлым, галере приходилось долгими неделями укрываться во многих портах. Несмотря на недостаток еды и воды, галера всё же благополучно добралась до своей конечной цели, за что епископ Кирилл, римлянин Марк и другие христиане, что были на борту, стоя на коленях в своей небольшой каюте на баке, вознесли благодарственную молитву, но было уже слишком поздно, чтобы подойти к пристани. Они все высыпали на палубу, ибо запасы пищи у них истощились, а вода оставалась только затхлая, и, прислонясь к фальшборту, жадными глазами смотрели на берег, где горели тысячи огней огромного города. Недалеко от них, на расстоянии не большем, чем полёт стрелы, стояло другое судно. Глядя на его чёрные обводы, они услышали, что на его палубе поют и звуки пения разносятся над тихими, озарёнными лунным светом водами гавани. Они слушали не очень внимательно, пока не вникли в слова этой песни. Прислушавшись, они переглянулись.
— Это не матросская песня, — сказал Марк.
— Нет, — ответил Кирилл, — это христианский гимн, который я хорошо знаю. Слушайте. Каждый стих кончается словами: «Мир душе твоей».
— Стало быть, — сказал Марк, — это христианский корабль, иначе они не решились бы запеть этот гимн. Ночь спокойная, почему бы нам не спустить лодку и не отправиться к ним? Я хочу пить, а у этих добрых людей, наверное, есть свежая вода.
— Как хочешь, — ответил Кирилл. — Может быть, у них есть не только свежая вода, но и свежие новости.
Немного погодя маленькая лодка подошла к борту незнакомого корабля, и её пассажиры попросили у вахтенного разрешения подняться на борт.
53
От Луки, 20:35. «А сподобившиеся достигнуть того века и воскресения из мертвых ни женятся, ни замуж не выходят».