— А ты сейчас под чьей командой?
— У Мария. На той же реке стоим, где и Луп стоял, только пониже. Три дня пути до Рима. Меня ранило в одной маленькой схватке… Трибун меня послал в Рим. «Все равно, говорит, стоим без дела; отнеси письмо в Рим, кстати и подлечись. Какой без руки от тебя прок!»
— Мерула, расскажи про Мария. Мус его не любит: говорит, что под Верцеллами всё сделали солдаты Катула, а Марий присвоил себе всю победу.
— Разве я неправ? Ты ведь служил со мной вместе у Катула и знаешь, как все было.
— Спорить не буду. Но скажи правду: Марий хороший полководец?
— Хороший? — проворчал Мус. — Удачливый.
— Пусть! Поражений он не знал. И солдатам свой человек, не эти сенаторские сынки: смотрят на тебя, будто перед ними не человек, а пустое место; читают греческие книги о военном деле, а солдат расставить не умеют. Старики центурионы[9] только головой покачивают, вздыхают, а Марий с солдатами поговорит, пошутит, расскажет, как и что. Осторожный, предусмотрительный. Он, я знаю, и Лупа предупреждал, говорил ему: не лезь, не суйся. Ну как можно! «Марий нарочно тянет, хочет сам окончить войну, добыть себе славу». Будто у него ее мало! Вот и вышло: и сам погиб, и целое войско загубил.
— Ты, я вижу, марцианцем заделался!
— Ах, Мус, мне эта война как нож в сердце! Под Венафром у меня жена, ребенок, хозяйство. Все эти места захватили италики. А если там то же, что в Аскуле? Вот и разрывается сердце: как мне поднять меч на Нумерия? А как не защитить своих? Да и наше войско! Будут солдаты разбираться: «Вот это хутор Мерулы, нашего легионера!» Всё заберут, подожгут и пойдут дальше!.. Только бы жена и сынишка остались живы!
— Сулла на этой войне тоже командует? — спросил Руф.
— Командует. А что?
— Мне отец про него много рассказывал. Он тут недалеко от нас жил. Квартирка была так себе, бедненькая. Отец ему кровати[10] делал, столы. Бывало, рассказывает, придешь к нему утром — спит, не пускают; придешь под вечер — крик, шум, музыка, пир горой: тоже не пускают. Ходишь, ходишь, едва деньги получишь. И компания, отец говорил, у него чудная: актеры, фокусники, музыканты. Пил он до бесчувствия. Говорят, он с Марием не в ладах?
— Старик на него в обиде. Войну в Африке с Югуртой[11] кончил, как-никак, он; Сулла только взял в плен Югурту, и не в бою, а выдал его подло родной тесть Бокх. А по Риму звон: Сулла, Сулла! Все сделал Сулла! А тот как павлин: и хвост распустил. Велел себе перстень вырезать: стоит, как божество какое, а Бокх ему Югурту в цепях передает. Предательство, конечно, подвиг! Стоит памяти и славы!
— Ты Суллу за Мария не любишь? — с усмешкой спросил Мус.
— А по-твоему, стоит любви человек, если он гордится участием в подлости? Враг есть враг, не спорю; сумел избавиться от Югурты изменой — ладно! Только чести тут нет и трубить об этом нечего. И Сулла мне противен. А рассказ Руфа меня еще подкрепляет в этом.
— А ты думаешь, мне он мил? — угрюмо спросил Мус. — Тоже противен. И противен еще…
— Мус, замолчи! — вмешалась Терция. — Дорогой гость, они у меня готовы проговорить всю ночь: и муженек и братец одинаковы. А ты устал, ходил по Риму целый день; пора тебе отдохнуть. Роскошной постели тебе не будет, а сено мягкое, тюфяк чистый, одеяло чистое…
— Она у меня на чистоте помешалась! — вздохнул Руф.
«Усни, родной, отдохни… И от войны и от мыслей», — добавил он про себя.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Нильская дельта[12]
— Что ты делаешь, мартышка?
В голосе слышался не гнев, а только изумление, но мальчик вздрогнул от неожиданности. Он сидел на земле среди двора, около большой белой свиньи, которую, похрюкивая от удовольствия и толкаясь, сосали совсем еще маленькие тупорылые поросята. Мальчик держал в руке жесткую кисточку. Он то и дело обмакивал ее в ведерко с темной густоватой жидкостью и выводил ею какие-то узоры на поросячьих спинках, сверкавших белизной в теплых вечерних лучах октябрьского солнца.
— Это, дедушка, Нильская дельта, — смущенно ответил он.
— Нильская дельта? То есть как?
— Ну, видишь ли, — мальчик ткнул кисточкой в крайнего поросенка, спина которого была украшена чем-то вроде растопыренной пятерни, — это папирус. Вот на этом, — он указал на следующего, — видишь две утки. Правда, можно догадаться? Крылья не совсем вышли — на поросятах, знаешь, рисовать неудобно, да он еще дернулся, — но все-таки и глаза и клюв… А сейчас будет крокодил. С пастью очень трудно: она, понимаешь, сползает со спины; хвост — это будет просто. Потом я еще нарисую лотосы, и гиппопотама, и самый Нил. Нил — это тоже просто: такие волнистые полосы; можно и на спине и по бокам: получится полностью Нильская дельта.
11
Югу́рта — царь Нумидии в Северной Африке, долго и успешно воевавший с Римом. Возвращаясь однажды из Рима, где ему подкупом и взятками удалось уладить свои дела, он, говорят, воскликнул: «О продажный город! Ты скоро погибнешь, если найдешь покупателя!»
12
Дельта — четвертая буква греческого алфавита, похожая по форме на треугольник — Δ. По сходству с ней устье реки, образующей несколько рукавов, называется дельтой.