Отпив, она задумчиво поглядела в глубь бокала и добавила:
— Но он стал приставать, и пришлось уйти из дома.
Келвин обомлел. Он сказал:
— Так оскорбить вашу маму!
— Она не знает.
— Вы ей не сказали?
Джил вспылила:
— С какой стати? Она же любила этого гада!
У Келвина увлажнились глаза. Он потянулся через стол, забрал руки Джил в свои ладони и горячо вскричал:
— Давайте поженимся!
Расплескивая вино, она рывком поставила бокал на стол. Он между тем тихо, напористо и совершенно трезвым голосом частил:
— У меня нет работы, нет дома, но через пару недель будет и то и другое. Я не хочу оскорблять вас обсуждением материальной стороны дела, но искренне заверяю вас, что у меня есть все необходимые качества для прочного и счастливого супружества.
Она освободила руку и кивком позвала официанта, рассеянно пробормотав:
— Какие же это качества?
— Деловитость, способности и честность.
— Похоже на девиз страховой компании. Счет, пожалуйста. — И Келвину: — Мне пора домой.
Он зло посмотрел на бутылку. Там еще оставалась половина. Он схватил ее за горлышко и наполнил свой бокал, выпил, снова наполнил и пил, пока не прикончил всю. Подперев кулаком подбородок, Джил задумчиво разглядывала потолок. С последним глотком он куражисто сказал:
— Прошу прощения.
— Не надо.
— От вина и сочувствия я потерял голову.
— Я так и поняла. А вообще все было очень мило — ужин и ваше общество. Спасибо.
Он мгновенно ожил.
— Нет, это вам спасибо! Мне бы в жизни самому не заказать такой ужин. Свой первый вечер в Лондоне я провел с удовольствием и с пользой.
Официант подал Джил счет, и она передала его Келвину. Взяв его, он другой рукой потянул из кармана бумажник, но тут его глаз выхватил итоговую цифру, и он поджал губы, затолкал бумажник обратно и сказал официанту:
— Вы не оставите нас на минуту? — Тот ушел. Келвин вник в счет и сказал: — У меня нет желания сомневаться в людской честности, но на сей раз я, кажется, в ней усомнюсь.
— Вы сами просили меня заказать самый дорогой ужин!
— Да, просил и рассчитывал на вас, но двадцать шесть фунтов четырнадцать шиллингов и шесть пенсов — это сверх всякого вероятия. Они насчитали нам семь фунтов пятнадцать шиллингов за устрицы!
— Они любому это насчитают, кто съест столько же.
— В таком случае, — бурно начал Келвин, тут же переходя на официальный тон, — я очень рад нашему знакомству. У меня к вам одна-единственная просьба. Я хочу спокойно, в одиночестве посидеть с чашечкой кофе. Не ждите меня, пожалуйста.
Она в ужасе уставилась на него.
— Вы что, не можете расплатиться?
— Это моя забота. До свидания.
— Я думала, вы богатый человек!
— Я тоже так думал, но, похоже, это относительное понятие. Официант!
Официант подошел. Келвин для начала пообещал быть откровенным с ним, но Джил пресекла это намерение, спросив еще две чашки черного кофе, после чего стала грызть ноготь, бешено соображая. Келвин раздраженно зашипел:
— Я же велел вам уйти.
— Заткнитесь и не мешайте думать.
— Моя совесть чиста. Я спокойно объясню администрации положение вещей и отчего произошло недоразумение. Ничего преступного я не совершал. Я отказываюсь испытывать чувство вины.
— Заткните, ради бога, свою говорилку. Дело дрянь, а он еще хорохорится.
Келвин выбросил кулак с наставительно оттопыренным указательным пальцем и гневно распялил рот, но Джил спросила, сколько у него всего денег, и, сникнув, он холодно ответил:
— Двадцать четыре фунта.
— Надо еще три. Может, у Карадока Смита стрельнуть? Он за мамой ухлестывал. А нет — кому-нибудь позвоню, принесут. — Со словами: — Только, ради бога, сидите как ни в чем не бывало, — она поднялась и ушла, обходя столики.
Он посидел, скрестив на груди руки и сосредоточенно нахмурившись, потом вынул газеты и записную книжку и занялся переписыванием адресов. Официант принес два кофе, и Келвин велел включить их в счет. Вернулась Джил и положила перед ним комок смятых денег. Он вынул из бумажника пачечку банкнот и расплатился, предупредив:
— Попрошу вас расписаться на счете и вернуть всю сдачу. — На чай он не дал. Джил сидела с каменным лицом. Он сказал: — Джил, я отдам вам этот долг гораздо раньше, чем вы думаете. — Она словно не слышала его.
Они спустились в лифте, не обменявшись ни словом, ни взглядом. Только и связывало их, что они стояли бок о бок. И так же вместе пройдя вестибюль, они вышли в удушливо-теплый, гудящий машинами вечер и в нерешительности стали и взглянули друг на друга. Келвин с вызовом сказал: