— Ты имеешь в виду эти вот строки:
— Ты, моя милая, носишь на своих плечах умную головку.
Гонория громко рассмеялась; к тому же ей нравилось и забавляло обращение к ней чернобородого философа, выраженное в словах «моя милая»...
— Но потом Проперций, избавившись от душевных страданий и боли, вызванных изменой Кинфии, или Гостии, начинает безудержно хвалить Августа, особенно его победу при Акциуме...
— Человек всё же слаб, госпожа... Не забывай, что Сократа казнили, присудив ему самому выпить яд за ту же критику нравов...
— Но Проперций мог же поступить, как Сократ?
— Значит, не мог... Во времена Сократа жили герои, сейчас только золоту служат, «стыд о законе забыв»...
— Наверное, ты прав... — задумчиво промолвила Гонория, вспомнив, что именно так подумала сама после беседы на ночлеге со старым колоном. — Ты молодец, Хармид...
— Если судить по соломе... Может быть, и был молодец...
Когда устраивалась в фургоне на ночь Гонория, она нечаянно задела ногу раненого, и тот, слегка пошевелившись, произнёс какие то слова. Молодая Августа и Джамна не на шутку испугались: а вдруг Радогаст начнёт бредить и выдаст их и себя?!
Ант снова что-то сказал. Если он и в самом деле бредил, то говорил, слава Богу, на своём языке.
Гонория и Джамна успокоились, да ещё гречанка Трифена сказала:
— Не бойтесь, жара у него нет и не будет. Так хорошо действуют на больного целительные мази...
И впрямь уже на следующий день ант открыл глаза, а ещё через день смог подняться. И стат заметно набирать силы.
Джамна заранее успела шепнуть, как по-новому зовут их госпожу и что она владелица нескольких инсул в Риме и ездила в Анкону на поклонение богине Изиде...
— Понятно, — протянул догадливый раб. — А греки, значит, потешники... Я, грешным делом, любил бывать на форумах и глядеть на них. Забавные люди.
— Ты только со стариком говори поменее... Он человека с первого раза насквозь видит, — предупредила Джамна.
— Да ничего, мы тоже не лыком шиты.
— Как это?
— А так... В Риме сандалии из ремней делают, у меня на родине примерно такую же обувку плетут из лыка, то есть из внутренней части коры липы. Дерево такое растёт у нас — липа... Получается самая простая обувка. Самая простая... А я не прост. Значит, не лыком шит...
Джамна засмеялась:
— Старику при случае об этом скажи. Он любит всякие премудрости... Философ, — с уважением заключила рабыня.
Обычно римские некрополи располагались вдоль дорог, там «кого пепел зарыт...», как выразился поэт Ювенал. И эти некрополи выглядят скорее произведениями архитектурного искусства. Нельзя было проехать мимо, чтобы не остановиться.
По пути из Анконы беглецы уже однажды пересекали знаменитую Фламиниеву дорогу, но тогда им и в голову бы не пришло рассматривать встретившиеся им гробницы.
Другое дело сейчас, когда на козлах фургона сидел старик философ, ко всему любопытный: он и остановил лошадей и пригласил желающих посетить обиталище мёртвых...
Компанию ему составили Джамна и сын. Радогаст хотел было пойти тоже с ними, но его остановила дочь старика.
Хармид приблизился к небольшому надгробью и прочитал:
И тут вышел конфуз... Джамна перечитала сама эту эпитафию на смерть раба по имени Нарцисс, который прожил всего двадцать пять лет, и слёзы выступили у неё на глазах: столько печали и трагизма содержалось в этих строках! И так они были созвучны её судьбе, что Джамна не выдержала и заплакала. Обрела свободу, а затем снова потеряла её. Неужели только смерть даст ей, как Нарциссу, вольность навеки?
— Успокойся, моя милая... Успокойся... — гладил рукой старик по её вздрагивающему плечу. — Я вот возьму и скажу твоей госпоже, чтоб дала она тебе свободу... Хочешь?
47
Если судить по соломе... — то есть по тому, чем человек стал в пожилом возрасте. Далее цитируются строки (214—215) из «Одиссеи» Гомера, из песни XIV.