Изменения в завоеванных провинциях приводили, таким образом, к тому, что их жители перестраивали свою жизнь в соответствии с римскими образцами и системой ценностей. В течение одного или двух столетий завоеваний вся империя стала вполне римской. Старая «Начальная книга английской истории» дает живое изображение римской Британии, конец которой неожиданно настал в V в. с уходом легионов и заменой римских топонимов (на иллюстрации — уходящие римские солдаты и сломанные милевые столбы, как я припоминаю). Но эта картина случившегося ошибочна. Во времена поздней империи римляне Британии были не иммигрантами из Италии, а местными жителями, усвоившими римский образ жизни и все связанное с ним. Причиной их угасания стал вовсе не уход римских легионов с острова. Британия, как и все, что находилось между Адриановым валом и Евфратом, перестала быть римской лишь формально, в силу «оккупации».
Комит третьего класса
Наконец Симмах отправился домой в начале 369 г. Он увидел расцвет римского мира в долине Мозеля. Сенатское посольство выполнило свою цель, и его главу со всею пышностью принимали император и многие вельможи. Выполнение посольской миссии по делам своего города особо отмечали в послужном списке, то же произошло и с Симмахом, который также вернулся в Рим с почетным титулом: во время визита Валентиниан сделал его comes ordinis tertii, «комитом третьего, класса». Комиты (comites) были особой группой лиц, сопровождавших императора, созданной Константином; принадлежность к ней поначалу являлась почетным признаком благоволения властителя, но некоторые соответствовали определенным должностям. В конце концов задача была выполнена как надо, и из писем Симмаха мы видим, как он использовал связи, приобретенные при дворе Валентиниана. С учетом того, как много знал Симмах о всемогущем и всемилостивом, молодые люди, заканчивавшие высшее образование в Риме, искали его и добивались от него рекомендательных писем. Сенатор делал карьеру, одалживая других.
Не меньшее значение имели для него связи, которые он завязал при дворе с галльским ритором Авзонием. Однако в дошедшей до нас переписке, в остальных случаях носившей дружеский характер, есть письмо, последнему не соответствующее. Вскоре после возвращения в Рим Симмах писал своему другу:
«Вот и «Мозелла» твоя, освященная бессмертными стихами твоими, у кого летает по рукам, у кого таится в складках тоги, и только мне никак не попадет на язык. Отчего же ты обездолил меня этою своею книжкою? То ли я кажусь тебе так глух к Музам, что и оценить ее не могу, то ли так недобр, что похвалить не могу? Худого же ты мнения как о способностях моих, так и о повадках» (Symm. Epist. I. 14. Пер. А. В. Артюшкова под ред. и с доп. М. Л. Гаспарова).
«Мозелла» уцелела и была признана величайшим произведением Авзония. В ней он следовал устоявшейся поэтической традиции, изображая эту большую реку как то, что позволяет воздать хвалу всему краю. Следовательно, хотя она и описывается весьма подробно, едва ли это поэма о красоте природы, скорее о красоте иного рода — о среде, которую создал человек во взаимодействии с природой: характерный взгляд для общества, которое, как мы видели, усматривало качества цивилизованного человека не столько в природном даровании, сколько в старательном совершенствовании. Перечислив в знаменитом пассаже все виды рыб в реке, Авзоний изображает долину в целом:
Сплошь вся покатость холмов до самой последней вершины — По берегам реки зеленеет посевом Лиэя. Бодрый в трудах селянин, хлопотливый в заботах издольщик То взбегают на холм, то вновь сбегают по склону, Перекликаясь вразброд. А снизу и путник, шагая Пешей своею тропой, и лодочник, в лодке скользящий, Песни срамные поют запоздалым работникам…В числе римских скульптур Трира сохранилась резная баржа для перевозки вина на Мозеле, с гребцами и бочками.
Затем Авзоний переходит к описанию изящных вилл, выстроившихся в ряд на берегу реки:
Перечислять ли дома слугами зелеными рядом, Пышные кровли которых на длинных стоят колоннадах? Или над самой водой на прибрежной вставшие кромке Бани, одетые в пар Вулканом, который из топки Огненным вздохом своим наполняет полые стены, Дальше и дальше клубя волну раскаленного пара? Сам я видел не раз, как, измаянный долгим потеньем, Пренебрегал купальщик прохладою банной купальни, Прыгнув в живой текучий поток, и в нем, освеженный, Плыл, плесканием рук полоща студеную воду. Путник, пришедший сюда с берегов, где раскинулись Кумы, Мог бы сказать, что этим местам эвбейские Байи В дар принесли подобье свое: так тонко и живо Всюду царит красота, не перерождаясь в роскошь.