Поэтому, Марк Катон, хотя мне и неловко, я вынужден просить тебя незамедлительно прислать мне все твои корабли. Они тут очень нужны, и я боюсь, что здоровые солдаты имеют преимущество перед твоими ранеными. Как только смогу, я пошлю тебе освободившиеся корабли, их будет достаточно, чтобы доставить всех твоих людей в провинцию Африка. Однако предупреждаю, что тебе придется выйти в открытое море. Воды у африканского побережья между Киренаикой и провинцией Африка очень коварные, они не пригодны для плавания, и у нас нет карт. Будь здоров и принеси жертву, чтобы ты и твои раненые после стольких страданий поскорей добрались до нас.
Он остается без кораблей. И они не успеют вернуться до того, как южный ветер сделает их возвращение невозможным.
— Что бы нас ни ожидало, Тит Лабиен, я настаиваю, что ты тоже должен послать свои корабли Гнею Помпею! — громко заявил Катон.
— Не пошлю!
Катон повернулся к Афранию.
— Луций Афраний, как консуляр ты старше нас. Следующим идет Марк Петрей, потом я. Тит Лабиен, хотя при Цезаре ты был пропретором, претором тебя никогда не выбирали. Поэтому решать не тебе. Луций Афраний, что ты скажешь?
Афраний до мозга костей был человеком Помпея Великого, а Лабиен что-то значил в его глазах лишь потому, что тоже родился в Пицене. Все-таки клиент Помпея.
— Если сын Магна требует наши корабли, Марк Катон, значит, он должен получить их.
— А мы застрянем здесь с девятью тысячами пехотинцев и тысячью конников. Поскольку ты, Марк Катон, так предан mos maiorum, что ты предлагаешь делать? — сердито спросил Лабиен.
— Я предлагаю идти пешком, — спокойно ответил Катон.
Никто не осмелился что-либо сказать, но у Секста Помпея забегали глаза.
— Я прочел письмо Гнея Помпея, — начал Катон, — и, прежде чем созвать этот совет, навел справки у местных жителей. Когда ничего больше не остается, единственное, к чему может прибегнуть римский солдат, — это марш. Расстояние от Арсинои до Адрумета, первого большого города в провинции Африка, чуть меньше полутора тысяч миль, как между Капуей и Дальней Испанией. Около тысячи четырехсот. По моим расчетам, силы сопротивления окрепнут достаточно только к маю нового года. Здесь, в Киренаике, нам стало известно, что Цезарь теперь в Александрии и что его втянули в войну. Нам также известно, что царь Фарнак из Киммерии свирепствует сейчас в Малой Азии и что Гней Кальвин с двумя легионами Публия Сестия и еще некоторым количеством солдат спешит туда, чтобы его сдержать. Ты, Лабиен, знаешь Цезаря лучше любого из нас, так что ответь: пойдет ли он на запад, после того как наведет порядок в Александрии?
— Нет, — ответил Лабиен. — Он пойдет на выручку к Кальвину и так поколотит Фарнака, что тот побежит в Киммерию, поджав хвост.
— Да, мы тоже так думаем, — вежливо согласился Катон. — Поэтому, уважаемые курульные магистраты и сенаторы, я пойду к войскам и спрошу у них, сумеем ли мы пройти тысячу четыреста миль до Адрумета.
— В этом нет необходимости. Пусть Афраний принимает решение, — сказал Лабиен и выплюнул вино на пол.
— Никто не может принимать это решение, кроме тех, кого мы собираемся повести в этот путь! — гневно рявкнул Катон. — Тит Лабиен, неужели ты хочешь иметь дело с десятью тысячами возмущенных, несогласных людей? Хочешь? А вот я не хочу! Солдаты Рима — граждане! Они имеют право голоса на выборах, независимо от того, какую ценность имеют эти голоса, если люди бедны. Но многие из солдат вовсе не бедняки. Об этом хорошо знал Цезарь, когда посылал в Рим отпускников, чтобы те проголосовали за него или за его кандидатов. А наши люди — заслуженные ветераны, нажившие состояния на военных трофеях. Они имеют вес как в политике, так и в воинском деле! Кроме того, они отдали нам все свои деньги, лежавшие в банках, чтобы помочь финансировать войну Республики против Цезаря, так что они являются и нашими кредиторами. Поэтому я пойду к ним и спрошу их мнение.
В сопровождении Лабиена, Афрания, Петрея и Секста Помпея Катон пошел в огромный лагерь, разбитый на окраине Арсинои, собрал всех солдат на площади возле складов и объяснил ситуацию.
— Подумайте об этом сегодня, а завтра на рассвете дадите ответ! — выкрикнул он.
На рассвете ответ был готов. Озвучил его Луций Гратидий:
— Мы выступим, но на одном условии.
— Каком условии?
— Что командирскую палатку займешь ты, Марк Катон. В сражениях мы готовы выполнять приказы наших генералов, легатов, трибунов. Но на марше по бездорожью в стране, которую никто не знает, только один человек должен отдавать нам приказы — ты, — решительно заявил Луций Гратидий.