Димитрий Александрович Крючков
Падун немолчный
Падун немолчный
Падун немолчный
Читай! Перед тобой страницы
В крови моих несчетных ран,
В них ткань узорной небылицы
И шелест Отческих полян.
Мне дан восторг преображений!
Я странник, медлящий досель
Покинуть жуть твоих селений,
Влюбленный в певчую свирель.
Читай! Здесь блеск седатой пены,
Немолчный, зыбчатый колдун,
Из радуг ткет иные плены
Тебе мой рифменный падун.
Схима муки и любви
Надела любовь мне кровавую схиму,
Огнем оградила порог.
Когда же я, сирый, к блаженному Риму
Дойду паутиной дорог?
Творю я метанья, читаю каноны,
Акафистов медленный ряд,
А в сердце и муки и плачи и стоны
Огнем негасимым горят.
Когда же ударят пасхальные звоны,
Распятого снимут с креста
И радость заменит надгробные стоны
И пустынь откроет врата?
Надела любовь мне кровавую схиму
Объятий, измены и слез,
Чтоб я пилигримом к блаженному Риму
Терновый венец ее нес.
Квартет из «Риголетто»
В гостиной догорал квартет из «Риголетто»,
А ты сидела скромно в уголку дивана
В такой простой и светлой кофточке,
С прической Пушкинской Татьяны.
И мне хотелось так внезапно подойти
И вдруг обнять тебя и радостно приникнуть
К твоим губам и пить твой алый рот,
Девическую свежесть и любовь.
Но были люди; я сидел тихонько
И только нежно, томно улыбался…
В гостиной догорал квартет из «Риголетто»
И в сумерках рождался новый день.
Стрекозы
Мы стрекозы – солнца розы,
Над водою мы кружим,
В легком scherzo amoroso
В пыль блестящую летим.
Светы-святы; как агаты,
Наших крыльев чешуя,
Мы восторлсенно крылаты,
Как воздушная струя.
Доля вянуть нежным розам,
Нам стрекозам – умирать,
Больше в scherzo amoroso
Не порхать…
Но мы помним шепот струйный,
Золотую солнца пыль,
Хоровод наш поцелуйный,
Зноя сказочную быль.
Как топазы и агаты,
Мы стрекозы – солнца розы,
Мы восторженны и святы
И крылато
Наше scherzo amoroso.
В поле – у креста
У Христа, полевого Христа
Руки тонкие словно лучинки
И бегут торопливо тропинки
В дальний лес от подножья креста.
Все поля и луга, перекаты,
Кружева отдаленных лесов,
Пыли облако, след от подков,
Церковушки да ветхие хаты.
А при въезде в деревню – плетень
И на нем, словно птицы, ребята…
Небо гаснет торжественно – свято
И закат уронил полутень.
И к кресту, полевому кресту
Торопливо бегут все тропинки
И лучи ранних звезд невидимкой
Посылают моленья Христу.
Видишь, Рок нам на чресла повесил…
Видишь, Рок нам на чресла повесил
Пояса из улыбчатых лилий,
Серебро наших радостных крылий
Оволшбил, полюбил, окудесил.
И пути наши тяжки и святы.
Души – краски небесных палитр,
Изумруды и яхонты митр
Лучезарностью Отчей крылаты.
Мы – далекие, дикие шхеры
На прозрачно-синеющем море,
В нашем детском и алчущем взоре
Золотые мелькают химеры.
Мы – напев пламенеющей веры
В облаков вечереющем хоре.
Случайной
Как, неужели муж у Вас,
Перед которым Вы, смущенная
Бесстыдным взглядом тусклых глаз,
Стоите нагло – обнаженная?
Вы мне казались тонкой девочкой,
Был так наивен Ваш хитон,
Сходились брови Ваши стрелочкой
И говорили Вы, как звон.
Смеялись радостно и весело,
Преображая чудом мир,
Весна Вам душу окудесила
Зеленым строем звонких лир.
Так для чего Вам тень альковная
И обниманья и постель,
Когда Вы вся, как май, чаровная,
Вся искрометная, как хмель!
Отодвигайте смело занавес
И выходите к нам, к окну,
Ведь хоронить еще нам рано Вас,
Вам не пристало плыть ко дну.
Как, неужели муж у Вас
И Вы уж женщина – не девочка,
Такая маленькая Евочка
С миндалевидной щелью глаз?
В домовине
Мне снился сон: бездушной глиной
Лежу недвижно под холстиной
И облаком над домовиной
Куренье ладана.
Мне хорошо в гробу сосновом,
Я не тревожим пошлым словом,
Не увлекусь обманом новым –
Ведь все разгадано.
Вдруг Кто-то мне сказал: «Порушу
Твой смертный сон, исторгну душу
И повлеку, смеясь, на сушу
От дымов ладана».
И я ответил: «Я молился,
Ночами плакал, в страхе бился
И разрешить, слепец, стремился,
Что мне загадано.
Оставь меня в гробу сосновом,
Под оком Божиим суровым,
Под светло-дымчатым покровом
Курений ладана».
Но снова явь. Нет домовины.
Кругом болото – царство тины.
А иго горестной путины
Вновь не разгадано.