— Ну, ладно. — Она присела за стол и придвинула чашку поближе. — Фу, как он пахнет.
Когда Юка все же взяла чашку и поднесла её к губам, у меня не выдержали нервы. Я бросилась вперед, как услышавший стартовый выстрел атлет. Одним ударом я вышибла чашку из её рук. Химически воняюший чаи расплескался по полу, а моя любимая фарфоровая чашка разлетелась на несколько кусков.
— Ты что? — растерялась Юка. Она по-настоящему испугалась. Подозреваю, что у меня было дикое лицо.
— Ничего. Давай я налью тебе новый чай. Этот успел остыть, пока ты мылась.
— Совсем ненормальная? — повысила голос Юка.
— Замолчи. И без тебя тошно.
Она вскочила с табуретки и, хлопнув дверью, вышла в коридор. Я слышала в комнате суетливую возню — Юка спешно одевалась. Через несколько минут в прихожей зажегся свет.
— Я ухожу, — прокричала она, — с меня хватит.
Юка уже надела туфли. Её волосы были мокрыми. Я предложила Юке фен — ведь на улице февраль. Она вежливо, но зло отказалась.
— Теперь я понимаю, как ты ко мне относишься, — сказала она. — Тебе, Настя, в психушку пора.
Я пожала плечами. Юка никогда не узнает, что я ей жизнь спасла. С одной стороны, мне было неловко. Если бы это случилось несколько месяцев назад, я бы вообще умерла от стыда. А с другой стороны — я радовалась, что Юка уходит. Мне хотелось остаться одной. Чтобы остаться наконец одной, я была даже готова отравить её средством для чистки плит.
— Ключ я оставила на прикроватном столике, — не глядя на меня, сказала она, — думаю, нам лучше пока не общаться.
Она часто так говорила в последнее время. И значило это одно — нам не стоит общаться пару дней. Но на этот раз я поняла, что Юка говорит серьезно. Она мне сама вряд ли позвонит. Да и я звонить ей больше не собираюсь.
Я оказалась права.
Наверное, мы вообще больше не увиделись бы никогда. Если бы в один прекрасный день я не решила вернуться на аэродром.
Глава 11
В первый день весны мне разрешили сидеть. Врач долго рассматривал мои рентгеновские снимки и, видимо, остался доволен результатом. В тот же день я вынесла на помойку аккуратно упакованный в полиэтиленовый пакет корсет.
Корсет стоит довольно дорого, но мне не хотелось даже думать о том, что он мне может ещё когда-нибудь понадобиться.
На аэродроме «Горки» прыжки шли полным ходом. Я узнавала обо всем от Дюймовочки, с которой мы довольно часто перезванивались. Дюймовочка успела сделать двести прыжков. Двухсотый прыжок отмечали с шампанским. Она и меня приглашала, но мне не хотелось появляться на аэродроме раньше времени.
Я знала, что скоро я и так туда вернусь.
Ни на одну минуту я не забывала о прыжках. Я знала, что уже в начале лета смогу прыгать. Конечно, мой врач пришел бы в ужас, если бы вдруг узнал о моих планах. Но он бы никогда об этом не узнал. А я считала себя достаточно опытной парашютисткой, чтобы не повторить прошлой ошибки. Почему-то инцидент с больницей не напугал меня, а, наоборот, придал уверенности. Я уверена была, что больше ничего со мною не случится. Ведь если все сделать правильно, то прыжок с парашютом — это гораздо менее травматичное мероприятие, чем прыжок с кухонной табуретки.
А в самом начале мая в моей вялотекущей жизни произошло событие, показавшееся мне весьма значительным.
Мне позвонил Генчик.
С чего это он вдруг решил обо мне вспомнить — неизвестно.
Я даже не сразу узнала его голос. Хотя это бодрое жизнерадостное «Алло!» сложно было забыть.
— Привет, Настена! — Он говорил так, словно мы расстались каких-нибудь пару дней назад.
— Привет… — Я растерялась и почему-то судорожно поправила волосы.
— Как твои дела?
— Нормально… А твои?
— Тоже хорошо. Представляешь, сшил новый парашютный ранец. Ярко-оранжевый. Димка Шпагин сказал, что это женский вариант. Намекнул, что я похож на педика. Но мне все равно. Мне всегда нравились яркие ранцы.
Я не могла поверить своим ушам. Может быть, он меня с кем-нибудь перепутал? Хотя версия сомнительная, ведь он же меня по имени назвал… Но это же невероятно — бросить меня в больнице, переспать с моей лучшей подругой, полгода со мной не общаться, а потом как ни чём не бывало позвонить для того, чтобы рассказать о новом парашюте. Но самым возмутительным было то, что я совсем на него не обиделась. И даже наоборот — было очень приятно, что он обо мне все-таки вспомнил. Приятно слушать его беззаботный треп. Я мгновенно умудрилась забыть о бездарно проведенном годе разочарование, больница, корсет. На улице было тепло, начиналось лето, и я тосковала по аэродрому, по парашютным байкам, по бесшабашному полу истерическому веселью, по грохочущей «Элке».