— Нет, не отрекаюсь. Мир хочу своими глазами посмотреть, чужой порядок жизни увидеть и сравнить с нашим.
— Не любите мира, ни того что в мире, окаянные! Никуда из тёмного лесу я свой древлеправославный люд на отпущу. Пять тыщ лет народ наш в болотах таёжных и тундряных от соблазнов греховных спасался и тем жив остался.
— Тебе, батька, дай волю, так ты ещё тьмы и тьмы веков русский народ в болоте гноить станешь на радость извечному врагу. И при том мошну монастырскую набивать не забудешь вдовьими да сиротскими полушками и шелегами.
— Так не отрекаешься, еретик, от намерения завести в народе науки, технологии да искусства всякие?
— Не отрекаюсь. Особенно любо мне искусство книгопечатное, технологии которого пока не ведаю.
— Искусства от слова «искус» пошли. Не бес ли тебя искусил под личиной заморского купца?
— Вы сами беса тешите, а не богу служите!
— Так будь ты проклят миром и клиром, святотатец! Гори ж твоя душа в аду без покаянной исповеди и отпущения грехов!
Проклятие игумена было таким истовым, что аж природу и погоду переменило. Небо потемнело, как будто бы солнце за тучу зашло. Когда высокородные толстосумы охолонули чуток от содрогательства во всех членах и снова вошли в трезвый рассудок после временного умопомрачения страха ради, кто–то из них глянул на небо и возопил:
— Братья! Гляньте на силу бесовскую, что нам солнце застила!
Высокородные бояре, воеводы и церковные чины задрали бороды и кинулись истово креститься да отплевываться.
— Чур меня, чур! Сгинь нечистая сила!
В небе над вечевым пятачком висела громадная подушка, с четырёх концов заякоренная цепями с острыми крюками — «кошками» на концах, уцепившимися за землю.
Нарядчик Тимофей задрал голову и весело крикнул в небо:
— Всё готово, робяты?
— Так точно, твоя воинская доблесть! — крикнул в ответ с высоты один из казаков–ватажников, раскрыв круглое окошко огромадной корзины, прикреплённой ко дну висевшей в небе «подушки». — Загрузились срубами избяными и скотом свойским под самую завязку. Велишь отплывать, твоя воинская доблесть?
— С богом! А послезавтра чтоб назад прибыли, как по расписанию указал!
Цепи, с четырёх концов удерживавшие «подушку», дёрнулись, вырвали когтистые лапы–крюки из земли и стали втягиваться внутрь невиданного летательного средства, которое медленно поплыло по небу над рекой противу течения Печоры.
— Сие есть воздухоплавательное грузовое судно для дальних перелётов, — спокойно разъяснил Тимофей вселенскому вечу. — Поднимается в воздух не бесовской, а выталкивающей силой, потому как его сосуд заполнен поветриями водорода и светлорода, какие легче воздуха… Евфросий, развяжи ты меня, что ли!
Великан–келарь обнажил в своей извечной дурацкой ухмылке жёлтые лошадиные зубы и едва только легко дёрнул за конец верёвки, как путы с рук бывшего нарядчика спали сами собой.
— Не сметь! — завопил игумен. — Копейщиков сюда!
Высокородные толстосумы обернулись за военной подмогой, но вечевой пятачок уже оцепили не копейщики, а стрельцы из дружины воеводы Тимофея с многострельными пищалями в руках.
— Вероотступник Евфросий! — сорвался на сиплый писк игумен. — И ты, пёс, бесам продался?
— Запри его в клетку, — приказал нарядчик келарю, — чтобы не лютовал зверски, а то помешает в наших делах.
Келарь утробно ухнул в ответ и, как пушинку, без труда втолкнул худенького игумена в клетку с ржавыми прутьями, в которой жгли над костром еретиков. Снял с пояса тяжёлый ключ и запер пудовый замок.
— Вот теперь ты, батька, сам посиди с месяц на воде и хлебе… Гы!
Стрелец принёс воеводе сапоги, штаны, кафтан, шапку и пояс с мечом. Пока Тимофей облачался с помощью келаря, вселенское вече сидело тихо, словно все ожидали смертного приговора для себя.
— Высокородные, никто вам головы рубить не будет! — крикнул воевода, когда облачился. — Отныне я провозглашаю себя великим князем всея Руси и вечевой строй на древлеправославной земле я отменяю на веки вечные! Он не подходит к нашим холодам, нашим бесконечным пространствам, нашей малоурожайной пашне, нашим вековечным обычаям. Бескрайняя страна должна быть из конца в конец одним нарядом стянута, чтобы ей не рассыпаться на самовольные волости. Всякий дьяк или воевода должен перед одним властителем ответ держать. А то при вашем вечевом строе в любой дальней волости налётчики–ватажники злодейски сговорятся, подобьют и подкупят простой люд. Те простодыры проголосуют за лихачей и вече из налётчиков выберут, а главаря ихнего начальником волости утвердят. И пойдут те лихие да ушлые потрошить православных до последней полушки, покудова их другие кровососы не сменят. Новые власти снова примутся с народа три шкуры драть, низведут до нищеты, а потом с наворованным богатством в иные земли подадутся. Богатому везде будут рады–радёшеньки.