— Я принуждена была поступить против своей воли… я только разыгрывала роль и носила маску, для которых была вскормлена и воспитана заранее.
— И вы мастерски вошли в дух вашей роли; вы славно владели этой маской!.. Нет, вы не любили моего брата! Любовь — высшее посвящение в задушевные тайны жизни, она отмечает и озаряет лучезарным блеском своих избранных: на вас нет ее живительного отблеска… Вы не знаете, вы не понимаете, что значит любить! И теперь вас привели сюда не преданность к брату моему, не желание спасти его: вы пришли, руководимая расчетом и тщеславием, вам хочется быть маркизою!.. Но вы ошиблись или опоздали, синьора!.. Лоренцо нет больше во Флоренции, маркиз уехал.
— Уехал! Маркиз уехал, не простившись со мною, не сказав мне, не предупредив меня!.. Быть не может!.. Куда он уехал? Зачем?
Динах все еще не верила, но уже беспокоилась… Ей казалось слишком невозможным, чтобы рухнули вдруг все ее надежды в ту самую минуту, когда она видела себя так близко от их блестящего исполнения.
— Маркиз уехал, — повторила Пиэррина, — и предоставляет свой палаццо в уплату взаимодавцам. Нет ничего проще и вернее. И могу дать вам мое слово, что его теперь нет ни в городе, а скоро — не будет и во всей Италии!
— Но где же он? куда уехал? зачем? — спрашивала безотчетно и бессознательно Динах, сбитая с толку неожиданным и громовым уничтожением всех ее воздушных замков.
— Где он и куда поехал, это покуда его тайна и вам она не нужна! Богу угодно было спасти его от ваших козней; это утешает меня в разлуке с ним, подавая надежду, что вы больше с ним не встретитесь и никогда его не увидите!
— Но почему вы знаете?.. — пытался спросить развязно язык еврейки, между тем как несвязные мысли бродили и путались в ее голове.
— Вот письмо, которое он мне оставил, — отвечала маркезина, показывая на бумажку, смятую в ее руке.
— Письмо?.. Ах я ветреница! — воскликнула дочь Ионафана, поспешно вынимая из своего кармана нераспечатанный пакет. У меня тоже письмо… Я нашла его на столе моем и не догадалась прочесть, торопясь разыскать маркиза!
Она поспешно сорвала печать и жадно пробегала глазами письмо Лоренцо. Лицо ее, искаженное досадою, прояснялось и расцветало, усмешка полураздвинула губы и глаза заблистали необъяснимым удовольствием.
Поклонившись небрежно, Динах выбежала из комнаты, оставляя Пиэррину погруженную в грустном размышлении, возбужденном письмом Лоренцо к его странной чаровнице… Шаги еврейки терялись в отдаленных комнатах, и до слуха бедной маркезины долетел голос Динах, певшей свою любимую арию.
По удалении Терезины Пиэррина задумалась. Из намеков Динах нетрудно было угадать, что брат, от страха ли потерять все имущество, или от чрезмерной радости, неожиданно получив столько денег, помешался. Это не подлежало сомнению, и чуть ли этого не отгадала и сама еврейка. Пиэррина заплакала. Ей больно было подумать, что она навсегда теряла надежду видеть когда-либо брата своего исправившимся… Грустно ей было отказаться от всех своих отрадных мыслей о будущности, о нравственном достоинстве Лоренцо. Он безвозвратно был потерян для нее… Убийственная пустота замещала ее прежнюю привязанность к нему… Но над исчезающим образом Лоренцо возникал и возвышался постепенно другой образ — молодой, степенный, мужественный; сердце, жаждущее любви и переполненное внутренним чувством, изливало свое богатство на предмет новый, вполне того достойный, — и видя, что жить для блага брата ей уже невозможно, Пиэррина тем более была готова посвятить всю жизнь Ашилю, — Ашилю, которого она тем более любила, что глубоко уважала его и чувствовала, что без уважения она не может любить.
Один день изменил вдруг всю внешнюю и внутреннюю жизнь маркезины. Опыт познакомил ее с одною из самых жестоких утрат земных, с разочарованием насчет друзей, почитаемых самыми близкими и дорогими. И на развалинах ее первой детской привязанности — на ее остывшей дружбе к брату возгоралась сильнее и пламеннее любовь к ее жениху. Ашиль должен был вознаградить ее за потерю Лоренцо. Вдруг ее размышления были прерваны стуком у большого входа и шумом многих чужих голосов. В ту же минуту вбежала потревоженная Чекка и объявила, что к крыльцу подъехало и подошло много незнакомых людей и полицейских чиновников, между которыми находится сам синьор префетто, и даже она узнала карету его риверенцы инквизитора…
Маркезина всплеснула руками и подняла глаза к небу: ей тотчас пришло на мысль, что с маркизом случилось что-нибудь ужасное, что он замешан в каком-нибудь деле, для него предосудительном, или попал в новую беду по сношениям своим с семейством евреев… или, наконец, помешавшись, задержан в Ливорно. В этот день стольких прискорбных разобольщений и несчастных неожиданностей она пережила и перечувствовала так много, что ей уже казалось сбыточным и возможным все печальное и все дурное на свете. Она молча подала знак кормилице идти отпереть, а сама осталась, чтобы приготовиться и собраться с силами для новых испытаний.