— Вот как? — неподдельно удивился Иден. — Странно, я таких рисунков нигде раньше не встречал. Что за книга такая?
— Старая, — Тара пожала плечами. — Я возьму её для тебя. Сам посмотришь.
Она поднялась, чтобы проводить Идена до двери. На пороге он обернулся и как-то странно пристально посмотрел ей в глаза, надолго прикипев взглядом.
— Что до Мюрена… — начал мужчина, но девушка его перебила:
— Не стоит, Иден. Я сама.
— Сама она, — недовольно фыркнул тот. — Он ведь не отстанет, пока своего не добьётся. Я поговорю с ним. Он мне давно не нравится, так хоть повод будет съездить по физиономии.
Тара слабо улыбнулась. Иден нерешительно наклонился и коснулся её щеки.
— Одно твоё слово. И он тебя больше не тронет. Обещаю.
Девушка замерла. Она прочла искреннюю тревогу на лице дяди, но — боги! — думала вовсе не об этом. Его тёплая, чуть шероховатая ладонь на её щеке, горящие в полумраке комнаты глаза, чуть дрожащее дыхание — он стоял так близко, что она ощущала древесный запах его парфюма, терпкий, будоражащий. Ну почему Иден с ней такой? Нежный, заботливый, искренний. Неужели он не замечает, что с ней творится в его присутствии? Он слеп?
Девушка смущённо потупилась, чувствуя, как краска заливает лицо.
— Ну хорошо. Я вижу, ты против. Просто скажи, если передумаешь. Я буду рядом, — вздохнул мужчина, отстраняясь. Его пальцы скользнули по щеке девушки и на миг почти коснулись губ Тары, отчего она судорожно вздохнула. Казалось, Иден и сам растерялся. будто напуганный собственным поведением. Он вздрогнул и пристыженно опустил глаза.
— Мне лучше… уйти. Доброй ночи, Тара.
Мужчина быстро выскользнул из комнаты и затворил за собой дверь. Он надеялся, что Тара не заметила, с какой поспешностью он скрылся. Будто преступник, сбегающий за минуту до того, как будет пойман. Именно так он сейчас себя чувствовал — испуганным, загнанным зверем, словно замершим на грани пропасти. Прочь отсюда! Прочь от неё!
Оставшись один, он растерянно огляделся. В коридоре никого не было. Мужчина громко выдохнул и закрыл лицо руками. Что за чёрт! Что c ним творится? К чему эти фокусы, эти слова, прикосновения? Но это казалось таким естественным — говорить с ней, быть рядом, касаться её. Иден зажмурился и скривился, словно от боли. Она с таким обожанием смотрит на него, с такой доверчивостью…
Сердце его колотилось, словно сорвавшееся с цепи. Спокойно! Он знал, что нужно ровно пятнадцать ударов, чтобы прийти в себя. Раз, два три — отрывистых, спешных, гулких… Восемь, девять… Вдох. Выдох… Трина-а-адцать, четы-ы-ырнадцать, пятна-а-адцать — долгих, спокойных, размеренных. Всё в порядке. Он в норме.
Иден оправил камзол и как ни в чём не бывало уверенно пошёл по коридору.
Глава четвёртая
Лиям уже не мог вспомнить, как это случилось. Когда именно схлынуло возмущение, стихла злость и исчезла жалость. Он не знал, в какой момент сломался, да и сломался ли. Может, это всегда пряталось внутри? Хладнокровие, безразличие, даже жестокость. Возможно, это не сорок лет службы королю Астиру превратили его в равнодушного, беспощадного и исполнительного палача, и стать убийцей было его судьбой? Призванием, а не просто работой?
Первые годы были самыми сложными. Он пытался сопротивляться, вырваться, отказывался помогать королю в его охоте на магов. Его били, истязали, морили голодом, жгли и топили — но маг оставался непреклонен. Лиям жалел лишь о том, что попался. Думал о Сюрен, о том, что подвёл её и оказался в руках короля, что все его планы о мести потерпели крах. Но когда боль затуманивала разум, даже смерть уже переставала видеться ему такой уж ужасной. Порой он даже желал её, забывая о своём обещании матери. К тому же лучше было сгинуть, чем служить королю.
Но Астир не убивал его. Мучал, испытывал силы и предел выносливости — но не даровал ставшего столь желанным избавления. Он не переступал границ. А через какое-то время Лиям перестал чувствовать физическую боль. Научился не думать о ней, отключаться.
Астир быстро понял, что пытками и угрозами от Лияма ничего не добьётся. Парнишка оказался не так прост, и сломить его волю у короля никак не получалось. Пленник отказывался указывать на магов в осаждённых отрядами деревнях. Планировать же, что тот сам когда-нибудь возглавит эти отряды и начнет прочёсывать земли Лиоса, казалось глупым и недальновидным. Однако Астир был терпелив. И пусть Лиям, кажется, перестал цепляться за собственную жизнь, в нём всё ещё оставалась жалость к другим.