Во-вторых, как сообщил Леа в секретном же письме: Сковер успел ускользнуть с несколькими из своих соратников. А это значит, что вся интрига Альбера, все вовлечение Леа, как продвигающего идею уничтожения мятежных лидеров – терпит крах. Ну…почти крах. На улицах, говорят в донесениях к Альберу, народ вспышками закалывает, запинывает кого-то из слабых солдат то тут, то там, то у ратуши…
Народный гнев обретает форму.
Но Сковер, который стал так опасен – ускользнул! А все затевалось так рано из-за него одного. И как поступить? Куда он направится? Альбер не знал покоя…
Пока же Альбер не находит себе места, за означенной дверью его дома, поправляется Ронан. Он может уже немного улыбаться и тихо смеяться, пытается шутить. Эда неотлучно при нем. Оба делают вид, что в этом ничего удивительного, и Ронан проявляет поразительное чувство такта, не заговаривая с нею о восстании и мятежах.
Ему хочется ее сберечь. Ему жаль ее.
А ей жаль того, что когда-то она была дознавателем.
Эда касается руки Ронана как будто бы невзначай, смотрит, как будто бы случайно, и улыбается невольно, когда он шутит. Она делает вид, что только рана Ронана и удерживает ее подле него. И боится, что он так быстро поправляется.
Точно зная, что творится в сознании романтичного идеолога, заговаривает сама:
-Ты, наверное, удивлен моему спокойствию?
-Удивлен, - Ронан не лукавит. Это редкая минута. Она заговорила первая, и он хочет этого разговора и боится.
-Я следую за законом, - Эда качает головою. – Я не с вами. Я с законом. Он выше трона и людей.
-Он выше, - соглашается Ронан. – Но ты согласна помочь нам?
-Да, иначе будет кровь. Мой наставник – Гилот, не одобрил бы этого. Но еще больше не одобрил бы он того, что я допустила массовые смерти и казни. А это придет, если кто-то не будет хранить закон. И пусть я буду клеймена всеми сторонами, пусть…- Эда на мгновение замолчала, затем заговорила тише, но спокойнее, - пусть любую кару обрушит на меня Луал и Девять рыцарей его, я сберегу закон. Я сделаю все, чтобы не допустить невинных смертей.
Ронан сам как будто бы случайно касается теперь ее руки. В этом прикосновении больше слов, чем в самом красноречивом монологе. Благодарная нежность, робость, осторожность…
-Завтра будет первое заседание, - Эда с усилием отнимает руку. Усилием для себя. Ей хочется, чтобы он не позволил ей разорвать соприкосновение их рук, но он не неволит, а она не желает выдавать себя, хотя выдала уже давно. – Первое, говорит Альбер. По-новому.
-Будем говорить о будущем.
-Принцесса Катерина наш враг, Лагот наш враг, и Сковер, как говорит Альбер – наш враг, - Эда вздохнула. – Я не выношу…
Она не договорила, не дала сорваться неосторожному слову – кого именно и за что не выносит. Но Ронану это не нужно.
-Два моих старых друга с нами, с законом, - вдруг говорит Эда. – Фалько и Паэн. Я их еще не видела…веришь?
Ронан верит. И ему не нужно слов, чтобы дать ей это понять. Лишь взгляд.
-Завтра будут Альбер, ты…я, - Эда едва заметно улыбнулась, - жрец из моей прошлой жизни – Кенот, какой-то Леа или Лео…
-Леа, - Ронан хмурится. – Страшный человек. Без морали. Без совести. А что еще хуже – с умом.
-И Мэтт, - она не слышит. Или ей плевать. Или она равнодушна. – Поговорим, обсудим… я покажу свои наброски.
Ронан поднимает на нее удивленный взгляд – когда же Эда успела сделать наброски, если почти неотлучно при нем?
-Хочешь…- Эда колеблется, румянец играет на ее щеках и это хорошо видно в неровном свете свечей, - я покажу тебе их?
Эда сама не знает, зачем предлагает это, почему ее язык позволяет ей сказать и слова даются так легко?
И Ронан, тоже не зная, на кой черт, соглашается, точно понимая, что за этими словами о набросках к законам идет совсем иное…
И пока рождается новый мир, бушует в своем и одновременно чужом замке Лагот.
Он хотел стать королем. Он хотел прийти справедливо, но Сковер обманул его, сделав узурпатором. И дальше – ушел в мятежники, в оппозицию. И тут еще Моро доложил об очередном всплеске народного бешенства на окраине столицы: двух солдат натурально разорвала в клочья пьяная толпа с Пепельных рядов.