Эда закончила писать строку (которая, на деле была не проблеском в деле, а только фразой: «как же я хочу спать», написанную в одно слово и зеркально), и закрыла папку, после чего только бросила помощникам:
-Ступайте за дверь, я позову.
Дознаватели кивнули и вышли ровно и хмуро, ничем не выделяясь среди стен в своих серых нарядах.
Эда впервые взглянула на своего подопечного.
У него оказался очень приятный лик, будто бы высеченный из ровного и равнодушного к своей участи мрамора. Черты лица благородно-спокойные, высокий лоб, ясный взгляд, золотистые волосы почти что по плечи. Развитая мускулатура, плотно сжатые губы – он не выдавал своего беспокойства и страха.
«Либо этот человек храбрился, либо не осознавал своего положения, либо был готов к любой участи. Последнее – хуже всего. Пусть он просто окажется глупцом!» - подумала про себя Эда, но заговорила совсем о другом:
-Добрый вечер.
Подопечный взглянул на нее так ясно, как и прежде, и нельзя было сказать, удивился он или нет такому началу.
-Меня зовут Эда, - продолжила девушка, откидываясь на спинку стула, - я – дознаватель короля Вильгельма, и я верю в то, что вы находитесь здесь невиновно.
-Дознаватель? – низким голосом осведомился мужчина, и Эда мысленно поставила себе плюсик – контакт уже налаживался, прогресс не за горами!
-Да, - подтвердила она спокойно, - а что вас удивило?
-Вы – женщина! – он сказал это даже с обидой, и Эда почуяла, что путь выбран верный.
-Спасибо, я тоже это заметила, - фыркнула дознаватель, приблизилась к столешнице и заговорщическим тоном продолжила, - а вы что, думали, у нас здесь сплошь и рядом только злые-злые шрамированные мужчины с дубинами калеными щипцами ходят? Мы ведем следствие!
-И пытаете людей, - напомнил подопечный.
Эда не стала спорить:
-Да. Да, пытаем, когда люди не идут на контакт. Вот вы…да, вот вы! Знаете, каких трудов мне стоило отговорить Королевского Дознавателя от вашей пытки? Вы молчите, не говорите и слова, и не называете имени, а между тем, вас считают преступником. Что же вы делаете? Не предпринимаете и попытки оправдаться? Глупо! Любого можно сломать и любого можно разговорить, не вы первый такой храбрец даже на моей, тонкой и женской памяти…
Эда перевела дух, отмечая с удовольствием, что сомнение у ее собеседника зародилось и взгляд, прежде ясный, слегка затуманился.
-Мы предпринимаем пытки редко, - продолжала она, не желая упускать своей добычи, - те, кто грешат по воровству, по мошенничеству, как правило, сознаются и начинают просить милости у короля и суда. К ним пытка не нужна…
Эда не стала добавлять о том, что иногда суд назначал в качестве наказания за некоторые виды и случаи преступлений пытку, которую приводили дознаватели и продолжила также бодро:
-Есть те, кто по глупости во что-то влип, или же…был оговорен! Таких пытать тоже смысла нет. а те, кто протестует против короля, кто желает его низложения и выходит говорить об этом в народ, как правило, отличается должной храбростью, чтобы без пытки признать свои взгляды. Иногда их даже не остановить – бумагу подносить не успеваем, а они все пишут и пишут свои гневные речи!
Эда выдохнула и заговорила уже спокойнее:
-Так что – пытки редки. А вы…ну чего вы упрямитесь? Исполнитель гнусного памфлета, который порочит честь короля Вильгельма, показывает на вас, как на автора и клянется, что только исполнял свою роль за деньги. Уже этого достаточно для того, чтобы отправить вас на суд без вашего права на защиту, но я здесь. Пользуйтесь же случаем!
Подопечный немного подумал и кивнул, видимо, примиряясь с какой-то мыслью:
-Вы можете спрашивать.
Эда возликовала. Стараясь, однако, не выдать этого, она открыла папку, достала новый пергамент и, обмакнув перо в чернильницу, задала первый вопрос:
-Как ваше имя?
-Моё имя Двэйн, - последовал незамедлительный ответ.
Эда записала.
-Кто составляет ваш род? Чем вы занимаетесь? Где живете? Сколько вам лет?
-Мой род составляют городские жители, - Двэйн слегка пошевелил затекшими, видимо, руками, и звон цепей привычно резанул слух Эды. – Мой отец ходил в море за рыбой, а моя мать содержала лавку. Теперь, когда моего отца забрало море, а мою мать – болезнь, я занимаюсь и тем, и другим. Ну, не один. С моим братом. Мы меняемся с ним: иногда он торгует, я иду в море, иногда я торгую, а он в море. Живем мы в нашей лавке, она на главной торговой площади…