Остается лишь надежда на то, что ей, возможно, удастся спасти людей. Хоть одна спасенная жизнь взамен своей – уже загубленной.
Сковер видел, что она уже знает ответ, но проявлял чудеса тактичности, изображая волнение. Он знал, что ей противно находиться с ним так близко, что она сама себе противна, но Гилот слишком хорошо ее выучил, чтобы послать к черту какие-то призрачные жизни и броситься на волю, к спасению. Ей оставалось только сделать шаг к гибели прежнего мира.
Сковер знал, что слова тяжело дадутся Эде и не торопил. Ему было жаль ее. Если бы не надобность в знаниях и неподкупности, если бы не воспитание Гилота, если бы не отсутствие у нее единственной какого-либо сочувствия…
Да! Закон не должен сочувствовать! Они все – от самого Сковера до Мэтта начнут тянуть закон на свою сторону, они не должны прилагать руку к его созданию, чтобы закон не стал таким же орудием, как кровь короля! Человек со стороны – не имеющий жалости к врагам и союзникам…
Прости, Эда! Но в королевстве Сковер знал всего двоих людей с такими знаниями о законе и без малейшего сочувствия к преступлениям – Гилот и Эда. Гилот закостенел, да и был стар. Эда же имела воспитание Гилота, но еще не жила в полной мере и разум ее был гибче.
-Прежде, чем я скажу, - голос ее звучал приглушенно, в волнении она искусала губы до крови, - я хочу, чтобы ты знал, что по закону – ты и твой совет, вы все – предатели. И что я надеюсь, что мой закон однажды приведет тебя и вас всех к смерти.
-И мучительным образом? – подсказал Сковер.
-Нет, - Эда покачала головой, - все преступники умирают одинаково вне зависимости от преступления. Это будет законом. Но я желаю тебе смерти – это правда. Я тебя ненавижу.
-Я знаю, Эда. Так ты с нами?
-Я с законом. Я не с вами. И если победит герцог или Катерина – ты сдашься?
-Сдамся сам и буду защищать тебя, заявлю, что ты не имела никакого представления о нашей деятельности. Что я похитил тебя, удерживал – все, что угодно заявлю.
-Ты скажешь правду! – возразила Эда. – Скажешь, что тебе было нужно от меня и что мы договорились. Я не хочу знать ваших дел. Я только...
-Хорошо. Это достойное условие! – Сковер знал, что так будет и все же испытал облегчение. – Ты будешь в этой комнате. Стражи не будет – я знаю твое слово, вернее – я знаю слово Гилота и он бы не стал совершать побег, пообещав, что не совершит его.
-Что мне…клясться? – она рассмеялась, холодно и презрительно.
-Нет, я просто сказал то, что хотел сказать.
Уже в дверях Сковер обернулся к ней и сказал:
-Я знал, что ты примешь верное решение.
-Я запрещаю тебе говорить со мной так, как раньше и о чем-то, кроме моего проекта законов, - холодно, не оборачиваясь на него, отвернувшись к окну, ответила Эда.
Вот этого уже Сковер не предусмотрел, но, понимая, что делать ему больше него, вынужденно ушел, оставляя враждебную соратницу один на один с собою.
(6)
Утонуть в самоуничижительных мыслях Эде не дали: стоило только Сковеру ступить за порог, а Эде осознать в полной мере на что и с кем она согласилась, как в комнате появилась Акен, которая была до ужаса восторженной и от этого еще более раздражающей. Она вся светилась как будто бы изнутри, словно в ней цвело буйным цветом одной ей ведомое счастье.
-Альбер желает отужинать с вами, - сказала она.
-С каких это чертей? – грубовато осведомилась Эда. Ей хотелось есть, да и она осознавала, что Сковер все так представил, что и особенно некуда было деться, и пока оставалось предавать…
Нет, не предавать. Спасать. Она спасает людей. Предатель – Сковер, Альбер и все остальные. Она выше этого. Она не дает им утопить всех в крови. Так поступил бы и Гилот.
Гилот!
Что-то снова оборвалось внутри. По лицу Эды скользнула уродливая тень и Акен даже слегка напряглась, с подозрением глядя на гостью. Неуверенно, выждав пару минут, повторила:
-Альбер желает отужинать с вами.
-А предать еще два десятка людей он не желает? - протест был слабым и бессмысленным, Эда поняла это. Увидев глаза Акен, которая воззрилась на нее как на сумасшедшую, враждебная соратница согласилась:
-Луал его задери… я согласна.
Ее провели какими-то длинными коридорами, похожими один на другой настолько, что даже Эде, обитательнице подземелий, в которые она. Быть может, никогда уже не вернется, стало тошно в этих змеиных коридорах. По стенам висели какие-то полотна, плохо знакомые ей, собранные хаотично, без какого-то либо смысла и общей тематики. Складывалось впечатление, что хозяин дома просто купил то, на что упал его взгляд и, не особенно заботясь о вкусе, повесил на потеху гостям.