Если конечно, были они, эти гости.
Зато обеденная зала, в которой уже сверкала хрустальными боками посуда, из которой исходили ароматы, пьянившие желудок, украшенная множеством свечей, расставленных по столу, была очень большой и какой-то пустынной. Здесь не было полотен, и вообще не было никаких украшений. Только большой стол, накрытый на троих…
Троих?
Эда увидела Альбера сразу – сложно было не заметить человека его габаритов. Он приветливо поднялся из-за стола и сам отодвинул для нее стул по левую от себя сторону. Неловко краснея, переминаясь и не глядя на всякий случай, Эда села.
И тогда из какого-то темного, не очень хорошего освещенного угла, вышел человек высокого роста с нежными, очень мягкими чертами лица. Эда, уже видевшая три тарелки и три прибора, все равно как-то неловко дернулась…
Но дело было не в том, что она не ожидала еще кого-то. Просто что-то поразило ее сверх меры в этом человеке так глубоко, что Эда забылась и как-то совсем растерялась.
Незнакомец не отреагировал на эту неловкость. Он коротко кивнул ей, тепло обнялся с Альбером и сел напротив Эды.
-Итак, - Альбер сам занял свое место во главе стола, - я полагаю, что мне представляться не надо? Ронан – это Эда – она из дознавателей, Сковер перетянул ее к нам, она войдет в наш совет, как законник.
Эду покоробило, что ее представляют именно так, но она не могла промолчать и поспешно добавила:
-Большего я делать не буду!
-И не надо, – милостиво хохотнул Альбер. - Луал и Девять рыцарей его! Не надо… Эда, в свою очередь, познакомься с Ронаном – это наш идеолог, поэт…и, кстати, ты что, опять был на улицах?
Ронан, который, как со злорадством заметила Эда, все-таки смутился, не вовремя потянулся к кувшину с вином. Вопрос Альбера застал его врасплох.
-Был! – запальчиво ответил Ронан, отдергивая руку от кувшина. – народ должен знать, за что ему следует биться! Народ должен знать нас!
-А как насчет того, что должны вы? – надо бы молчать, но Эда не умела. Альбер хотел сам возразить Ронану, сказать, что он слишком боится за его безопасность, что на улицах ему опасно и сказать что-то еще ободряющее, в том духе, что только Ронан может придумать все до конца в будущем свободном мире, но, услышав слова Эды, осекся и обратился к ней с доброжелательным любопытством, разливая себе, Ронану и ей вино из злополучного уже кувшина:
-О чем вы говорите, дорогая Эда?
-Народ присягает трону, это его долг. Народ должен следовать этому долгу, - Эда почувствовала сухость в горле и заметила кубок подле себя, полный вина, кивнула, - спасибо.
-Народ должен? – тут вступил уже Ронан. Взбешенный еще на улице чьими-то насмешками, которые были ему так болезненны, он не вытерпел и сейчас, - народ? а король не должен? Король должен хранить свой народ, беречь его, лелеять! Вильгельм залил нас кровью и налогом…
-А вы, стало быть, умники, знаете лучший исход? – теперь Эда уже не думала о том, что она пленница и вообще находится в чужом доме. Альбер не возражал, пододвинув к себе блюдо с перепелками, он принялся терзать несчастные тушки и раскладывать куски по тарелкам спорщиков. Происходящее его будто бы забавляло.
-Мы позволяем народу решать, чего он хочет! – Ронан не мог поверить, что какая-то непонятная личность пытается обрушить идею, которой он недавно зажегся сам. – народ не хочет гнета короны, народ хочет…
-Это вам народ сам сказал? Народ не знает, чего он хочет! Вы поднимете мятеж, думаете, что придете освободителями, а на деле? Что будет в итоге? Что вы хотите устроить? Кровь еще большую? Резню? Да народ не знает другой жизни! Всегда был король. Поколениями!
Ронан вскочил. Его глаза горели лихорадочной сталью. Казалось, он может сейчас одним взглядом только метнуть молнию. Эда, не стерпев, тоже поднялась. Но тут уже влез Альбер. Он ударил кулаком по столу, заставляя спорщиков вздрогнуть. А посуду лязгнуть и рявкнул:
-Ну-ка сели есть!
Эда и Ронан, не сговариваясь, взглянули друг на друга, потом на Альбера, затем, оба, разом остыв, смутились своей вспыльчивости, поспешно сели на места и ткнулись в тарелки.