-Я сказал – есть! – уже мягче повторил Альбер и пододвинул к каждому блюда. – Есть и слушать меня. Вот так. Вы оба правы…так, тихо! Эда – народ действительно не сможет нас понять сейчас в полной мере, Ронан, пей. Нет, ты лучше пей! И ты, Ронан, прав. Народ сам должен решить, чего он хочет. Мы просто покажем народу альтернативу. Выборный совет земель, понимаете? Законы.
Ронан грубо отодвинул от себя тарелку. Альбер обеспокоился:
-Перепелки пережарены?
-Не хочу,- отмахнулся Ронан.
-Тогда пирог с почками? – Альбер сам занес нож над пирогом, румяно блестевшим в свете свечей.
-Не надо, - Ронан взял кубок с вином.
-Надо! – не стал терпеть возражений Альбер. – Бери пирог. Эда, ты почему не берешь пирог с почками?
У Эды рот был набит птицей. Она усиленно двигала челюстями. Ссора ссорой, плен пленом, но поесть все-таки нужно. К тому же перепелки, зажаренные с грибами и какой-то тонкой подливкой с легкой кислинкой – это определенно то, что желудок принимал на ура. Один аромат только заставлял отвлечься от спора в тарелку.
-Как дети! – проворчал Альбер и отрезал по огромному ломтю пирога для своих гостей. Себя тоже не обделил. Жирно полив пирог из соусника, он принялся терзать его, не забывая при этом разговаривать. – Вы, кстати, Эда, говорили, что ничего не станете делать, кроме разработки законов. Вы даже Сковеру запретили говорить с собою, разве нет?
Ронан с усмешкой взглянул на Эду, настроение его, кажется, заметно улучшилось, он пододвинул к себе свой кусок пирога.
Эду обожгло. Она, в самом деле, заявляющая, что ничего не будет делать, кроме того, что пообещала, влезла в разборки! Вступила в спор, хотя пообещала себе оставаться холодной и равнодушной. Немыслимо.
Она прикрыла глаза, чувствуя, как краска подступает к лицу. Внезапно ей стало жарко.
-Так к чему вы лезете в наши нехорошие споры? Они должны существовать за вашим полем деятельности, конечно, ваше неравнодушие меня радует и я нисколько не желаю упрекнуть вас в том, что вы не держите своего слова…- продолжал Альбер самым благостным тоном. – Ох, попробуйте еще вон ту булочку, Эда! Она с орехово-чесночным кремом и посыпьте ее с горкой свежей петрушкой и вы окажетесь на вершине блаженства. Ронан, ешь!
Эда открыла глаза и увидела, что Ронан как-то тоже теперь вяло ковыряет свой кусок пирога.
-Я как-то устал, - признался Ронан, - наверное, я пойду спать.
-Я тоже, - промямлила Эда, понимая, что ей хочется обратно в комнатку, где нет никого. Подальше от…Альбера? Да он не так уж и раздражает. От вкусной и обильной пищи? Эде почему-то расхотелось есть. – Только я не знаю, как вернуться в мою комнату. Меня привела Акен, боюсь я не успела…
-Я покажу, - быстрее, чем она закончила, вызвался Ронан. – Нам в одну сторону.
-Эх вы, - с тоскою глядя на них, промолвил Альбер, - вы не знаете еду, вы не любите и не умеете есть! Ладно, идите…
Эда, чувствуя за своей спиной Ронана, торопливо вышла из залы, оставляя почти нетронутый свой ужин и огорченного Альбера, который теперь терзал никем неопробованные булочки с орехово-чесночным кремом, щедро посыпая каждую свежей петрушкой.
В коридоре Ронан выступил перед Эдой – она и не сопротивлялась. Резонно – он живет здесь дольше, а значит и знает лучше этот дом, так чего лезть?
-Я был груб, - сказал Ронан, когда Эда меньше всего этого ждала. Они свернули в первый раз от обеденной залы в змеиный узел переходов и проходов. – Я приношу извинения. Альбер сказал, что ты не желаешь помогать нам чем-то, кроме законов – и это твое право. Больше я с тобой в спор не ввяжусь. Только если по делу.
-Спасибо…- неуверенно ответила бывшая дознавательница и добавила неожиданно сама для себя, - наверное.
Ронан остановился и круто обернулся к ней:
-Я что-то упустил?
-Мой мир сходит с ума, - пожаловалась Эда. – Я не знаю, где правда, где ложь. Кто прав и в чем. Я…не знаю. Прости. я потеряла все из-за вас. Но я не знаю…
Она всплеснула руками, досадуя сама на себя и не понимая, что именно желала вообще сказать, да и зачем. Кому? Все ее собственные скорби и горести, гибель Гилота, утраченная должность дознавателя и мирное существование в подземельях, личное ее предательство…такое необходимое, но все же – предательское – все обрушилось вмиг, навалилось тяжелыми медвежьими объятиями, как, бывало, обнимал Фалько всех, кто попадал ему под руку, до хруста ребер…
Все навалилось. Запульсировало в голове, подступило колючими и злыми слезами к горлу. Эду качнуло. Она не ела, нервничала, была обездвиженная, а теперь перепелки и духота обеденной залы, собственные переживания – все сыграло против нее.