— Тьфу, чёрт! — Гарин разочарованно сплюнул под ноги. Взгляд его снова помутнел, пальцы, сжимавшие горлышко бутылки, точно рукоятку гранаты, расслабились.
Вместо закутанного в рваньё кряжистого истукана с квадратными плечами и огромными ручищами по салону шёл субтильный мужичок лет пятидесяти, одетый пусть не с иголочки, но довольно прилично. Каждому из пассажиров автобуса он совал в нос картонное удостоверение и спрашивал билет. С тем контролёром, который с пьяных глаз примерещился Олегу, мужичка роднило только полное отсутствие эмоций на морщинистом лице.
— Ваш билет, — сказал контролёр, поравнявшись с Гариным.
— Нету, — ответил тот.
— Тогда оплачиваем проезд. Оплачиваем, оплачиваем, — поторопил старичок, глядя поверх головы Олега.
— Нечем.
— Значит, на водку денег хватило, а на билет — нет?
Гарин промолчал. Ответ был очевиден.
— Тогда встаём и выходим, — скомандовал контролёр.
— Я через одну выхожу.
— Я сказал, встаём и выходим. — Мужичок наконец удостоил Олега взглядом. — Сейчас.
Он подал знак водителю, который как раз пропустил через турникет новую порцию пассажиров и собирался отъехать от остановки. Средняя дверь распахнулась, впуская в салон холод и сырость.
«Какая же ты гнида, — думал Олег, глядя в самоуверенные глазки того же цвета, что и картонное удостоверение. — Считаешь себя богом, хотя на самом деле ты гнида. Контролёр… Таких, как ты, я в Зоне клал пачками. Будь у меня «венец»…»
Впрочем, эта мысль посещала Гарина часто. В первые месяцы после возвращения на Большую землю — почти каждый день. Да и потом — всякий раз, когда ему приходилось общаться с инспекторами ГИБДД, с работниками регистрационной комиссии, с банковскими служащими, аудиторами, налоговиками и прочими душителями малого бизнеса, с обычной дворовой шпаной… «Будь у меня «венец»…» Но «венца» не было. Только память о том времени, когда Олегу достаточно было мысленно щёлкнуть пальцами, чтобы, к примеру, вот этот старичок сам вышел из автобуса через закрытую дверь.
Гарин вздохнул, коснулся ладонью лба над переносицей — в том месте, где когда-то к коже прижималось прохладное тяжёлое кольцо, похожее на перекрученный корень окаменевшего доисторического растения, — и повторил, не чувствуя ни злости, ни раздражения, только усталость:
— Я через одну выхожу.
Как ни странно, контролёр отступил. Ещё раз смерил взглядом строптивого пассажира, пересчитал гвоздики у него на коленях и сбежал по ступенькам, дав водителю отмашку: «Езжай».
Двери с шипением захлопнулись. Автобус отъехал от остановки, постепенно набирая скорость. Олег уронил голову на грудь. Пить не хотелось, но чем, кроме водки, заполнить сосущую пустоту в груди, он не знал.
«О» — вывел он на запотевшем стекле. Не кружок и не нолик, а первую букву своего имени. Машинально, не думая, как делал до это- го тысячу раз. И тут же пожалел об этом. Слишком свежо было воcпоминание о том, как чужая рука, взяв его за указательный палец, заставляет дописать рядом с «О» плюсик, потом букву «М», а затем обвести всю надпись неловким, похожим на свёклу сердечком. Гарин закрыл глаза, думая, что сейчас заплачет, но вместо этого задремал.
Он проснулся от качки, когда автобус, скрипя шинами по мокрому асфальту, выруливал с новой, похожей своими изгибами на скрипичный ключ, развязки МКАД и Боровского шоссе. Олег засуетился: убрал бутылку в карман, встал, махнул водителю рукой:
— На следующей останови!
— Ты что, в маршрутке? — Глаза под густыми чёрными бровями сурово смотрели на него в зеркало заднего вида. — Кнопку нажми!
— Я помню…
Он нажал кнопку на поручне. Негромко звякнул колокольчик, и красная лампочка зажглась рядом с табло, по которому справа налево бежала бесконечная надпись: «…НОВКА ВОСТРЯКОВСКОЕ КЛАДБ…»
«Странно, что его не переименовали, — отстранённо подумал Гарин. — Платформу переименовали, а кладбище — нет».
Дождь оказался не таким сильным, как можно было ожидать, судя по косым росчеркам капель на стекле. И всё же Олег успел основательно промокнуть, пока добрался до нужного ему квартала. Чтобы не думать о хлюпающей в ботинках воде, он рассматривал памятники, вглядывался в лица на фотографиях, читал фамилии и считал. Математик не может не считать. «Кольцов Евгений Степанович, 1938—2002». Шестьдесят четыре года. Чуть-чуть до пенсии не дотянул. «Примакова Надежда Артёмовна, 1926—2007». Восемьдесят один год. Ничего так. Наверное, и правнуков понянчила Надежда Артёмовна. «Василевич Оксана, 2005-…»