В этом есть странное удовольствие.
— Где мои вещи?
Она подходит и бьет меня по ноге.
Я поднимаю взгляд и встречаю её разгневанное лицо. Похоже, бедной приемной девочке не нравится, когда трогают ее вещи.
— Ты специально ведешь себя как полный кретин, или это получается само собой?
Я с трудом сдерживаю фырканье, вытаскиваю один наушник и бросаю его себе на грудь.
— Прости, что ты сказала?
Ее лицо становится таким красным, словно в любой момент из ее ушей начнет валить пар. Черт, я надеюсь на это. Это займет почетное место в моей мысленной галерее ее образов.
— Мои. Вещи.
Я сажусь и загибаю угол страницы, после чего бросаю книгу на кровать рядом с собой.
— Извини, не совсем понимаю, о чем ты говоришь. У тебя есть вещи?
Её лицо становится жестким.
— Клянусь, я приведу Эвана...
— Ладно, ладно. Успокойся, Палка. Я просто готовил для тебя пространство, чтобы тебе было уютно и комфортно. — Я наклоняюсь, вытаскиваю пластиковый контейнер и открываю его. — Смотри, здесь даже есть место для тебя.
Рен замирает. Ее взгляд фиксируется на вещах, беспорядочно сваленных в контейнер. Честно говоря, он вполне вместительный. Она не привезла так уж много вещей.
— Могу отдать это место тебе в обмен на кровать, — наконец говорит она, отодвигая контейнер подальше от меня. Она опускается на колени и начинает рыться в нем.
— Не выйдет.
Ее карие глаза сегодня отдают зеленым. Может, это из-за освещения… или ее футболки.
— Тебе нужен душ, — добавляю я. — От тебя несет потом и пережаренной едой.
— Да пошел ты, — шипит она, сгребает одежду и туалетные принадлежности и вылетает за дверь.
Я машу ей пальцами и вставляю наушник обратно.
Рен возвращается через час, с полотенцем на голове, в которое закутаны длинные темные волосы. На ней изношенная футболка, совершенно не скрывающая ее сосков, и шорты, едва прикрывающие задницу.
— Ты разгуливала по дому в таком виде?
Ее вздох — единственный ответ.
Я бросаю книгу на тумбочку и указываю на груду одеял на полу.
— Вот твое барахло. Уверен, ты справишься с тем, чтобы свить себе гнездо, как хорошая маленькая мышка.
Ее глаза сужаются, и она нарочито медленно разворачивает полотенце, освобождая волосы. Затем бросает мокрую ткань в мою сторону. Та попадает мне в грудь, и резкий запах ее шампуня тут же ударяет в нос. Я издаю сдавленный звук и падаю на кровать.
— Это гребаная лаванда? — выплевываю я между приступами кашля.
— В чем твоя проблема?
— У меня аллергия на нее. Мое горло сейчас распухнет…
— Боже мой. — Она бросается ко мне. Её пальцы впиваются в мое запястье, пытаясь оторвать руку от горла. — Господи, Стоун, я не знала…
Паника, написанная на ее лице, — вот что меня ломает.
Я взрываюсь хохотом.
Она отшатывается от меня.
— Ты бы видела свое лицо, — выдыхаю я со смехом. — На секунду я подумал, что тебе не все равно. Черт возьми, Палка, ты почти одурачила меня.
— Это не смешно. — Она поправляет футболку и резко отворачивается.
Не смешно. Она пыталась быть смешной, когда подкладывала наркотики на мой грузовик?
— Некоторые шутки просто не заходят, правда? — холодно говорю я. — Завтра рано вставать.
Я тянусь к выключателю и щелкаю по нему, прежде чем она успевает среагировать, оставляя ее стоять в темноте. Вставляю наушники обратно и включаю музыку на полную. Потому что к черту её. Я не могу снова ослабить бдительность.
Я просыпаюсь раньше будильника, и сразу же ощущаю присутствие второго человека в комнате. Ее дыхание размеренное и глубокое. Осторожно повернувшись, я различаю ее силуэт в слабом свете раннего утра. Она соорудила импровизированную постель из одеял и простыней, и так глубоко зарылась в них, что все, что я могу разглядеть, — это верхнюю часть ее лица и копну темных волос.
Она не стала разыгрывать меня ночью. Я вроде как ожидал проснуться со взбитыми сливками на ладони и пером на носу, или со склеенными ладонями, или, на худой конец, с рукой, опущенной в теплую воду.
Но ничего.
Вместо этого я свешиваю ноги с кровати и тут же что-то опрокидываю.
Холодная вода смачивает ступни.
Я ругаюсь под нос, вздрагивая от ощущения, и натыкаюсь на что-то еще. Снова вода.
— Что за хрень?
Я включаю фонарик на телефоне и направляю его на пол.
Она расставила вокруг моей кровати наполовину заполненные пластиковые стаканчики, как незрелый ребенок с палкой в заднице. Я подавляю смех. Палка с палкой в заднице. Я беру в руки столько стаканов, сколько могу, и переставляю их, создавая барьер между нашими половинами комнаты.
Я ничего не могу поделать с водой, которая уже пролилась и впиталась в ковер. Но я могу отплатить ей. Или, по крайней мере, затруднить ей выход из ее кокона из одеял. Я выстраиваю вокруг нее армию стаканчиков так, что моя половина комнаты становится полностью проходимой.
Я вытираю воду полотенцем, которым она обмотала голову прошлой ночью, и ее дыхание даже не меняется.
Приняв душ и одевшись, я достаю ее вибратор, который хранил под подушкой. Это из-за него она так суетилась ночью?
Что ж, я верну его ей. С удовольствием.
Я спускаюсь вниз. Остальные, похоже, не привыкли вставать рано, и меня это устраивает. Моя мачеха-ведьма тоже из тех, кто любит поспать. Летом утро было единственным временем, когда я мог спокойно находиться в доме без её навязчивого присутствия.
Я пишу записку для Рен, приклеиваю ее к вибратору и оставляю все это на кухонном столе. Он будто смотрит на меня, пока я варю кофе и насыпаю хлопья. Я проглатываю и то, и другое, теперь на сто процентов уверенный, что мне нужно убираться из дома, пока эта драма не взорвалась у меня перед носом. Хотя, я бы с удовольствием посмотрел на ее реакцию…
Нет, черт с ней.
Я включаю игрушку. Та оживает с неожиданной мощью, и у меня на мгновение отвисает челюсть. Она засовывает эту штуку в себя? Черт возьми, ни один парень не сможет ее удовлетворить, если она привыкла к пластиковому члену, который так вибрирует. На нем даже есть небольшая дополнительная насадка, которая, как я предполагаю, предназначена для клитора.