Я осознаю сразу две вещи.
Если она продолжит в том же духе, то упадет в обморок.
И… Эван убьет меня в любом случае.
Поэтому я хватаю ее за лицо и дергаю вперед, прижимаясь губами к ее губам.
Я и раньше целовался с девушками. Так почему же в тот миг, как наши губы соприкасаются, у меня перехватывает дыхание?
Почему сердце, черт возьми, сбивается с ритма?
И самое главное — почему Рен Дэвис целует меня в ответ?
Я наклоняюсь к ней, наши рты раскрываются, языки переплетаются. Она на вкус сладкая, с едва заметным привкусом сахара на губах. Ее руки цепляются за мои бицепсы, сжимая так сильно, что ногти впиваются в кожу. И ее стон отдается прямо в моем члене.
Я кусаю ее нижнюю губу.
Небольшая боль разрушает чары, и она отстраняется от меня.
Мы оба тяжело дышим. Она заправляет волосы за уши, глаза полны растерянности. Исчезла та дерзкая девушка, которая вечно сводит меня с ума. На ее месте — другая версия, менее… закрытая. На мгновение я вижу, какой она могла бы быть, если бы ее детство было другим.
Но она — Рен, а я — это я, и стоит ей осознать, что происходит, как стены снова с грохотом встают между нами.
— Какого черта ты творишь? — шипит она.
Я сглатываю.
— Ты кричала.
— Из-за тебя.
— Я тебе не верю, — тихо отвечаю я.
Ее глаза внезапно наполняются слезами, и она резко отворачивается от меня, свернувшись на своем импровизированном ложе из одеял. Лицом к стене, с плечами, поднятыми так высоко, что те почти касаются ушей.
— Уходи, — приказывает она.
— Рен...
— Уходи.
Я не верю ни единому слову, которое когда-либо говорила Рен Дэвис. И сейчас не исключение. Я тянусь к ней и хватаю за плечо, разворачивая к себе. Но выражение на ее лице — чистая, сокрушительная ярость — заставляет меня тут же отпустить ее.
— Прекрасно, — выплевываю я. Моя гордость задета. — Сиди в своем маленьком чулане до рассвета. Прячься от всех...
— Я не прячусь, — хрипло шепчет она. — Просто не хочу иметь с тобой ничего общего.
— Взаимно, — огрызаюсь я.
Я вскакиваю на ноги и вылетаю из комнаты, захлопнув за собой дверь. Я успеваю дойти до комнаты, прежде чем теряю контроль. Секунд десять молча психую, но потом беру себя в руки.
Целовать врага запрещено при любых обстоятельствах.
Даже если враг видит кошмар. Или задыхается. Или смотрит своими огромными, испуганными глазами...
Я падаю на кровать и закрываю лицо руками.
Почему моим первым порывом было именно это? Почему я должен был поцеловать ее? Я мог бы дать ей пощечину — сработало бы не хуже. Но с куда меньшим количеством жара. Я все еще чувствую ее вкус на своих губах, помню тот хриплый звук, который она издала… и как она отпрянула, когда поняла, кого целует.
Мы использовали язык.
Этот поцелуй будет терзать меня еще долго.
Я переворачиваюсь на бок и выключаю лампу.
Единственное решение — перейти на радиомолчание. Или, как однажды прошептала моя мачеха-ведьма, думая, что я не слышу, включить ледяное безразличие. Она терпеть не могла, когда я ее игнорировал — что я делал часто. Я ненавидел ее. Хотел, чтобы она исчезла. Она не была заменой моей матери, даже близко. Но чертовски старалась ею стать. Поэтому она получала холодный прием, резкие, колкие реплики, а потом... ну, а потом я уехал в хоккейный лагерь. Что переросло в занятия хоккеем в течении всего учебного года, а затем — и в драфт.
Остался еще один год в университетской команде, а потом я присоединюсь к «Нью-Йоркским Стражам».
После сегодняшнего вечера я чертовски готов убраться отсюда.
15.РЕН
Недостаток сна начинает сказываться. Не могу решить, что хуже — изнеможение от того, что я боюсь сомкнуть глаза, или выматывающая усталость от пробуждений с осипшим горлом после кошмаров и столкновений со Стоуном, который караулит в коридоре, что само по себе уже кошмар.
Единственное, чем мы обменялись, кроме мимолетных взглядов, — это стакан воды, который я поставила на его стол на днях, когда парни зашли поужинать в «Шэдоу». Я передала свой столик Ники, отказавшись обслуживать Стоуна, невзирая на то, что остальные соседи по дому не были у меня в немилости.
Стоун, похоже, решил сделать вид, что поцелуя никогда не было. Я тоже стараюсь вытолкнуть из головы воспоминание о его губах на моих. Если в памяти все же проскальзывает та ночь, я сразу напоминаю себе о кошмаре, из-за которого тогда проснулась с криком. Я почти приучила себя содрогаться при мысли о его губах.
Однако его маленький способ привести меня в чувство сработал. На какой-то миг горячий язык Стоуна заглушил жуткие воспоминания из прошлого. Но как только я осознала, что снова попала в ловушку, стыд накрыл меня с головой. Поцелуй Стоуна словно был наказанием — расплатой за то, что когда-то я позволила отцу относиться ко мне как к грязи под ногами, а не к родной крови.
И как будто этого наказания было недостаточно, я сижу в последнем ряду на пересдаче по «Личным финансам» — курсу, который изначально даже не хотела брать. Из-за сверхурочной работы в «Шэдоу» и непрекращающихся кошмаров я случайно проспала на днях и пропустила тест. К счастью, профессор Уолш проявил порядочность и разрешил мне пересдать его сегодня утром, вместо того, чтобы сразу поставить двойку.
Если я лишусь стипендии, мне действительно придется туго.
По крайней мере, с дипломом по химии у меня есть шанс разорвать эту бесконечную проклятую цепь и наконец перестать быть «настоящей» Дэвис.
— Отложили карандаши.
По всей аудитории раздаётся стук карандашей о парты. Я закончила тест двадцать минут назад, но трижды перепроверила ответы — привычка, от которой не могу избавиться даже на бесполезных предметах вроде «Личных финансов».
— Как тест?
Я поворачиваюсь и встречаю взгляд кареглазого парня с ухмылкой на лице, которая кричит о неприятностях.
Я пожимаю плечами.
— Думаю, неплохо.
Тест прошел легко, особенно если учесть, что я привыкла рассчитывать сложные реакции веществ и корпеть над докладами о возможных химических последствиях их взаимодействия.
— Это хорошо.
Я отворачиваюсь и собираю вещи. Осталась еще одна пара и смена, прежде чем я смогу забиться в свой маленький чулан Гарри Поттера и спрятаться от расспросов Эвандера и тяжелого взгляда Стоуна.