— И играть в хоккей, — добавляет Арчер.
Я отмахиваюсь от него.
— Я готов к завтрашней игре.
Мы начинаем сезон домашним матчем против «Волков» из Университета Бексли. Я не нервничаю. Я изучил их игры вдоль и поперек, и знаю, что Тео, капитан их команды, — серьезный противник на льду, а у их вратаря, Эмери, проблемы с гневом.
Я с нетерпением жду возможности вывести его из себя.
— Просто...
— Все нормально. — Я свирепо смотрю на него. — Я в порядке. Все под контролем.
Он медленно кивает и встает из-за стола. Я возвращаюсь к работе, которую пытался написать. Что это за курс по финансам, в котором нужно писать сочинения? Единственное преимущество в том, что в конечном итоге это пригодится. Большая часть моего первого гонорара от «Нью-Йоркских Стражей» хранится на счете с высоким процентом — до тех пор, пока я не решу, как его потратить. Это была идея папиного бухгалтера.
Можно, конечно, все доверить своим бухгалтерам в будущем, но я хочу сам понимать, что к чему.
Свет в коридоре наверху гаснет. Его отблеск был виден с лестницы, открывая прекрасный обзор на первый этаж с того места, где я сижу. Проходит еще несколько минут, и я захлопываю ноутбук. Голова уже предательски клонится вниз.
Я щелкаю выключателем, сгребаю свои вещи в кучу и иду умыться в ванную наверху. Даже если мне придется спать на полу у двери Рен до конца года — гигиену никто не отменял.
Я уже возвращаюсь обратно, когда слышу звук, от которого у меня леденеет кровь.
Крик.
Я бросаюсь к двери Рен и врезаюсь в нее всем телом. Та дрожит, но не поддается. Ручка поворачивается, но она, должно быть, задвинула засов.
— Черт, — рычу я.
Ее крики будут преследовать меня в гребаных кошмарах.
Я бью кулаком в дверь. Ничего. Ну, кроме испуганных звуков, что доносятся изнутри. Я с размаху врезаюсь в дверь снова. И снова.
Пока не слышу треск.
Последний удар — плечо пульсирует от боли — и дверь ломается под моим весом. Я вваливаюсь внутрь и нахожу ее в темноте. В груди сжимается. Свет из коридора позволяет разглядеть ее.
Рен лежит, свернувшись в позу эмбриона, по ее щекам текут слезы, а глаза зажмурены, пока она отбивается от невидимого врага.
— Рен. — Я опускаюсь на колени рядом с ней, сжимая ее предплечье. — Проснись.
Она резко взмахивает руками. Одна попадает мне по челюсти, и моя голова резко откидывается в сторону. Если бы я так не беспокоился, ее удар произвел бы на меня впечатление. Но сейчас она нуждается в помощи, чтобы вырваться из кошмара, в котором, кажется, застряла.
Я хватаю ее за плечи и сильно трясу.
— Проклятье, Рен!
Она просыпается и в панике отползает назад. Я двигаюсь за ней, вовремя подставляя руку под голову, чтобы она не ударилась о стену. Не хватало еще, чтобы чтобы она получила сотрясение в таком состоянии. Ее взгляд мечется, а дыхание сбилось. Она на грани гипервентиляции.
— Смотри на меня, — приказываю я.
Рен дрожит. Ее рот то открывается, то закрывается, но в глазах лишь чистая паника. Я обхватываю ее лицо обеими руками, стирая слезы подушечками пальцев.
— Смотри мне в глаза, детка.
Детка. Я игнорирую это и надеюсь, что она тоже.
Я концентрируюсь на собственном дыхании. Ее руки находят мои запястья и крепко сжимают. Я нарочито глубоко вдыхаю и выдыхаю — и вскоре она начинает повторять за мной.
— Ты в безопасности.
Наконец Рен приходит в себя. И когда замечает меня, то не отталкивает. Нет, она, черт возьми, притягивает меня ближе. Обвивает руками мою шею и прячет лицо у меня на груди, зарываясь в футболку.
У меня сжимается сердце.
Она была здесь, сражалась за свою жизнь во сне. Одна.
Я не могу оставить ее. Подхватываю ее на руки, стараясь не думать о том, какая она легкая. И о том, как это напоминает тот раз, когда я отнес ее в ванну. Только тогда это было из злости. И, может, с намеком на влечение. Сейчас — только тревога.
Свет в коридоре бьет в глаза, и я щурюсь.
Арчер и Салли стоят в дверях, уставившись на деревянные щепки. Замок вырвало с мясом из дверной рамы.
— Ни хрена себе, — бормочет Арчер.
Я бросаю на него взгляд, и Салли толкает его локтем. Они оба отходят в сторону. Грант и Тейлор тоже вышли из комнат, но выглядят скорее растерянными, чем встревоженными.
— Все в порядке? — одними губами спрашивает Грант.
Я киваю.
Позади всех стоит Эван.
— Ренни…
Он делает шаг вперед, будто собирается забрать ее у меня. Я оскаливаюсь, и он замирает на месте — в тот самый момент, когда Рен качает головой, прижимаясь ко мне.
Она тоже не хочет к нему.
Эван ловит мой взгляд, и в его глазах такая же растерянность, как и у меня. Что ж, он может катиться к черту. Они все могут.
Я и сам не понимаю, как перешел от ненависти к ней… к этому.
Рен думала, что я копался в ее вещах. Это не я, и сильно сомневаюсь, что кто-то из парней. Они уважают ее пространство, хотя в последние пару недель в доме чувствуется какая-то неопределенность. Эван — единственный, кто застал меня однажды поздно ночью внизу, но я заверил его, что это разовый случай.
Абсолютная ложь.
Именно ее лицо я представлял, когда меня держали в участке. Ее имя я проклинал, когда отец отчитывал меня. Когда он дал понять, что я недостаточно хорош, должен стать лучше.
Я никогда не рассказывал Эвану, что она сделала. Выдумал какую-то историю, чтобы объяснить, почему меня вывели из столовой, а позже арестовали, поскольку не был готов к вопросам и насмешкам.
А теперь еще и это.
На его лице мелькает обида, но я игнорирую это и продолжаю идти. Я поднимаюсь наверх в спальню. Оборачиваюсь, чтобы закрыть дверь, и замечаю, что парни все еще стоят в коридоре.
Нам не нужны гребаные зрители, хотя они, вероятно, заслуживают объяснения.
Я тоже.
Все мое тело болит. Я никогда не бился так яростно — даже самые жесткие силовые приемы в хоккее меркнут по сравнению с моими попытками выломать дверь. Дверь, которую Рен заперла, чтобы отгородиться от меня и всего мира.
Но она не сможет удержать меня. Не после этой ночи.
С ее головой, уткнувшейся в изгиб моей шеи, и пальцами, цепляющимися за мою футболку, потребность защитить ее только возрастает.