— Хочешь пойти спать? — спрашиваю я, приоткрыв глаза.
Стоун кивает. Мы оба смотрим на Элли. С ней все будет в порядке. Мне не о чем беспокоиться — да, парни весь вечер обсуждали, какая она сексуальная, но они никогда не переступят черту. Они, конечно, надоедливые, но в целом хорошие ребята.
Я встаю первой и тяну Стоуна за руку. Он возвышается надо мной, на секунду задерживает взгляд на моих губах, а потом проверяет, заперта ли входная дверь, и идет за мной наверх.
Это мило.
В его стремлении защищать есть нечто притягательное.
— Что? — спрашивает он, закрывая дверь спальни.
Он бросает на меня быстрый взгляд — и в этом есть что-то беспокойное. Это сбивает с толку. Что с ним такое?
Я начинаю паниковать, и изо рта срывается поток слов:
— Почему ты такой милый и заботливый? Ты ведешь себя идеально, и я...
— И ты что? — Стоун склоняет голову набок. — Тебе это не нравится?
У меня в животе порхают бабочки. Нет, не просто порхают — бешено мечутся.
— Нет, нравится. — На самом деле, это заставляет меня думать о слишком опасных вещах… например, что я не хочу жить без него. — Я просто... не понимаю.
Стоун смеется. Его голова опускается, и, в отличие от обычного, я не могу его прочитать.
— Палка, чего ты не понимаешь?
— Что...
— Детка, я, блядь, одержим тобой, — его низкий голос обжигает. — Я не могу спать, если ты не рядом. Не могу есть, если ты на работе и я не сижу в кабинке, наблюдая, как твои бедра покачиваются с подносом. Даже во время тренировок и игр, если я не знаю, где ты находишься, я туплю и чуть ли не падаю на льду.
У меня сжимается горло. Честность Стоуна будто высасывает весь кислород в комнате.
— Скажи, что ты чувствуешь то же самое.
Сейчас не время для шуток. Обычно я бы отмахнулась и сказала что-то вроде: «Или что?», но сейчас… я не могу. Не могу отвергнуть его, потому что если это — способ Стоуна открыть мне сердце, я приму его, не задумываясь.
— Да, — шепчу я.
— Тогда иди ко мне и докажи это.
Я чувствую, как его слова тянут меня к нему, даже когда независимая часть меня — та, которую я лелеяла с детства, — требует остаться на месте.
Я не могу ему отказать.
Как только его ладони касаются моих щек, он притягивает меня ближе. Наши груди соприкасаются, и его сердце бьётся так же быстро, как мое. Я тихо выдыхаю, когда его язык проникает в мой рот, но впервые его поцелуй не резкий, а медленный и чувственный, и я растворяюсь в нем без остатка.
Мы не произносим ни слова. Стоун стягивает с меня футболку, бросая ее на пол у моих ног. Леггинсы сползают с бедер, и его легкое прикосновение к моей коже вызывает дрожь по спине.
— Стоун, — выдыхаю я, впиваясь ногтями в его плечи.
Он остается на коленях и нежно целует меня сквозь тонкую ткань трусиков, а затем встает и начинает раздеваться сам.
В нем нет ни единого изъяна.
Под его кожей перекатываются сильные, подтянутые мышцы, когда он сжимает член в руке. Из моих приоткрытых губ вырывается тихий вздох, пока я наблюдаю, как его рука скользит вверх-вниз. Он подзывает меня пальцем… и я подхожу.
Наши глаза не отрываются друг от друга, и он мучительно медленно вводит в меня палец. Я уже готова, что он явно оценил. Я опускаюсь на кровать, а он располагается между моими ногами и проникает внутрь, не спеша, наслаждаясь моментом.
Я выгибаюсь, когда он выходит и снова входит. В этот раз все иначе.
Его прикосновения нежны, как будто он пытается запомнить каждый изгиб, а пристальный взгляд не отрывается от меня ни на секунду. Это даже горячее, чем когда он прикасается ко мне так, будто ненавидит. Сейчас он касается меня так, словно любит, и я чувствую это в каждом нерве.
Он навсегда оставит на мне свой след.
— Я уже близко, — тяжело дышу, вцепившись в простыни.
Оргазм нарастает быстрее, чем я ожидаю, и все внутри меня сжимается. Стоун наклоняет бедра, попадая в то место, которого никто раньше не касался. Я погружаюсь в блаженство, завороженная его глубоким поцелуем. В этот момент я готова отдать ему свою душу, если он попросит, а, зная Стоуна, он обязательно попросит.
— Черт, — стонет он, отрываясь от моих губ и зарываясь лицом в мою вспотевшую шею.
Его тело замирает, а я раздвигаю затекшие ноги еще шире, принимая его до последней капли. Стоун был неосторожен, и я позволяла ему кончать в меня, будто по-другому и быть не может. Слава богу, я принимаю противозачаточные… хотя он ни разу об этом не спросил.
Стоун слезает с меня, но быстро возвращается с полотенцем. Лунный свет освещает его, и у меня перехватывает дыхание, когда он аккуратно вытирает меня между ног. Обычно Стоун говорит какую-нибудь пошлость и хочет, чтобы его сперма осталась внутри, но сейчас он заботится обо мне.
Моя губа дрожит, и он замечает это.
— Рен? — его лоб морщится. — Из всех раз, когда мы трахались, я не думал, что именно этот сделает тебе больно.
Я с трудом сглатываю.
— Мне не больно.
— Ладно… — Матрас прогибается, и он притягивает меня к себе. Наши обнаженные тела переплетаются. — Тогда почему ты плачешь?
С губ срывается дрожащий вздох.
— Я не привыкла к тому, что обо мне заботятся.
Его грудная клетка поднимается у меня под щекой, и ровное дыхание щекочет шею. Я вздыхаю в ответ на мягкий поцелуй в висок.
— Спи, детка.
Я закрываю глаза, сдерживая слезы, зная, что буду спать лучше, чем когда-либо прежде.
29.РЕН
Я нащупываю тумбочку и хлопаю по ней ладонью. Только вместо дерева удар попадает по Стоуну.
— Какого черта, Палка, — бормочет он, притягивает меня к себе, и я вздыхаю от его тепла. — Мне шлепнуть тебя в ответ? — его голос сонный.
Он слегка прикусывает мочку моего уха, и я ощущаю, как все внутри сжимается от этого простого движения. Мои щеки пылают, но тут снова начинает вибрировать телефон. Я стряхиваю его руку со своего бедра и сажусь, натягивая одеяла, чтобы прикрыть обнаженную грудь.