Рен сейчас с Тейлором, направляется в кампус на какую-то сумасшедшую пару по биохимии.
Мой лучший друг морщится.
— Слушай, чувак, я уважаю то, что ты хочешь для Рен только лучшего. Защитить ее и все такое. Но копаться в прошлом Рен — не лучший способ завоевать ее доверие…
— Я знаю, что она ее соцработник, — перебиваю я. — И она звонила Рен вчера вечером.
Эван хмурится.
— Зачем?
Я тянусь через стол и закрываю его учебник.
— На нее напали.
— Черт…
— Это еще не всё, — перебиваю. — Нападение произошло прямо в ее офисе, пока кто-то там копался. А когда приехали копы, выяснилось, что пропало только личное дело Рен.
Он тяжело выдыхает.
— Вот дерьмо…
— У нас нет ни одной зацепки, — выдавливаю я сквозь зубы. — На камерах — ничего. Ни новых взломов, ни подозрительных людей рядом с Рен, ни…
— Остановись. — Он хлопает ладонями по столу. — Ты слетишь с катушек, если продолжишь в том же духе.
— Я уже на грани. — Никогда бы не признался в этом Рен, но это так.
Внутри поселился холод, и я не могу избавиться от него, сколько бы ни принимал защитных мер. — Так что просто скажи мне все, что знаешь об этой Мэри-Лу.
В течение следующего часа Эван рассказывает мне о каждой встрече с социальным работником, о каждой истории, которую Рен рассказывала ему за все эти годы. И до меня постепенно доходит — потому что, видимо, я полный идиот, — что у Эвана с Рен есть целый пласт жизни, о котором я никогда не хотел знать.
То есть, понятно, она жила в его доме. Он заботится о ней. Но он также знает ее.
И я, черт возьми, ненавижу ревность, которая скручивает мое нутро.
Но чем больше он говорит, тем больше я понимаю, что социальный работник Рен был настоящим спасением для нее. Она приходила на помощь всякий раз, когда отношения с отцом становились особенно напряженными, и находила для Рен безопасное место. Почти всегда это была семья Эвана.
— Что такого могло быть в ее личном деле, что ее отец так захотел его заполучить?
Он моргает, глядя на меня.
— Да ладно. Очевидно же, что это были люди ее отца, — я сверлю его взглядом. — Или ты думаешь, это был какой-то другой преследователь?
— Ну, это точно был не Брэд, — бормочет Эван. — Я слышал, он встречается с чирлидершей. И разговор с Рен у них, похоже, был… честный, на самом деле. Я верю, что он звонил ей только один раз.
— А остальные звонки?..
Это был ее отец. Или кто-то из его окружения. Я резко выпрямляюсь.
— Нам нужно переходить в наступление. Прятать голову в песок больше не вариант.
Эван достает из рюкзака ноутбук.
— Что ты делаешь?
— Проверяю публичные материалы по аресту ее отца.
Я усмехаюсь, обхожу стол, и сажусь рядом с ним. Наклоняюсь ближе, пока он печатает, и смотрю на открытую веб-страницу с кратким описанием приговора. Основное обвинение — хранение наркотиков с намерением сбыта. Помимо этого хранение оружия, вымогательство, другие обвинения, связанные с наркотиками.
Но есть пометка. Маленький флажок в деле.
Обжалование в процессе.
Мы с Эваном переглядываемся.
— Кто его адвокат? — спрашиваю. — Какой-нибудь мутный тип?
Я наклоняюсь еще ближе, сканируя страницу глазами.
И тогда вижу это.
Эван резко вдыхает ровно через долю секунды.
— Какого хрена имя твоего отца фигурирует в деле? — спрашивает Эван тихим голосом.
Отличный вопрос.
— Понятия не имею.
Мой отец — адвокат отца Рен. Мы с Эваном смотрим в экран, пока я пытаюсь осмыслить происходящее. Мой отец — хороший адвокат по уголовным делам. Один из лучших в нашем городе. Но... не знаю, наверное, я вбил себе в голову, что он защищает богатеньких мошенников или тех, кто действительно невиновен. Не наркоторговцев.
Не ее отца.
— Ладно, — говорю я, прочищая горло. — Если это правда…
— Думаю, мы не можем это исключать, — перебивает Эван.
Я сжимаю зубы.
— Хорошо. Но я не могу просто взять и спросить у отца. Есть адвокатская тайна и вся эта хрень. Он всегда так говорил, когда я интересовался его делами в детстве.
У меня в животе неприятный холод.
Такой, который приходит, когда начинаешь понимать, что, твой отец, возможно, не такой уж хороший человек.
И да, я знаю, что для кого-то, как для Рен, это все — часть жизни с самого начала. Но я боготворил своего отца. Я хотел быть таким же, когда вырасту. Это было до всей той истории с мамой, до того, как он женился на мачехе-ведьме, и до того, как я понял, что у меня может быть будущее в хоккее.
У меня нет ни капли сомнений в том, что Джесси Дэвис виновен во всем, в чем его обвинили. Но кто тогда мой отец?
Он правда хороший парень, как я всегда верил? Защитник невиновных?
Или он просто... адвокат, который готов на все, чтобы добиться результата? Который будет сражаться с законом, использовать каждую лазейку и вытаскивать на свободу своих виновных клиентов?
— Черт, — бормочу я, сжимая переносицу. — У меня голова болит.
Эван ворчит в знак согласия. Он всегда мог лишь сочувствовать Рен, да и мне, когда отец зацикливался на каком-нибудь деле и пропадал в офисе сутками или брал работу на дом. Но он сам через это не проходил.
Его родители замечательные.
— Что ты собираешься делать?
Я бросаю взгляд на Эвана.
Что я собираюсь делать, не мы.
— Думаю, мне нужно поговорить с ним… как-то. Но так, чтобы он не включил свою типичную реакцию и не заподозрил ничего лишнего. — Я замолкаю. — Как думаешь, он знал, чьи это были наркотики, когда вытащил меня из той истории с обвинением в хранении в выпускном классе?
Он задумывается. Затем говорит:
— Ну, ты ведь сразу все понял. Да и твой отец не мог не знать Дэвисов. Мы никогда не скрывали, что Рен жила у нас, а ты торчал у меня дома почти каждый день.
— Да…
Только мы с отцом не говорили о таких вещах. У меня был мой грузовик, у него — работа, и в то время я всеми силами избегал дома. Мне ненавистно было там жить. Я терпеть не мог Марту.
Пока я не попадал в неприятности и держал оценки на приличном уровне, отец знал о моих частых визитах к Эвану Митчеллу только в самых общих чертах. Друг по хоккею, лицо смутно знакомое. Если бы ему приставили пистолет к голове, может, он и вспомнил бы, кто мой лучший друг.