Я наливаю нам по чашке кофе и сажусь напротив, потом достаю телефон. Кладу его на стол. Беру в руки. Снова кладу.
— Что? — наконец спрашивает Эван.
— Ты говорил с родителями, да?
Прошло уже пять дней. Я подслушал, как Рен и Элли шептались об этом в ресторане — говорили о том, как Рен переживает за свою приемную семью.
Он кивает.
— Да, они в курсе. Знают про взлом, что кто-то узнал их адрес. И что ее папаша теперь на свободе.
На свободе. Отец определенно сбросил бомбу в прошлые выходные. И я даже не успел подготовить Рен. Но как, черт возьми, я должен был ей об этом рассказать? А потом заставить вести светские беседы с богатыми незнакомцами, пока мы не допросим моего отца?
— Я не хотел обсуждать это при ней, — признаюсь. — А потом она оказалась рядом, и я уже ничего не мог остановить.
Эван пристально смотрит на меня. Хотя основной удар ледяного молчания Рен достался мне, с парнями она тоже почти не разговаривает. Особенно с Эваном.
— Ладно, ладно. — Похоже, пора быть честным. Может, от этого мне станет хоть немного легче. — Я не хотел его останавливать. Это был единственный шанс. Иначе он бы опять ушел в себя.
Прямо как Рен сейчас.
Я провожу ладонями по лицу.
— Видел бы ты ее лицо. А потом я вытащил ее из того домика на заднем дворе твоих родителей...
Он морщится.
— Я знаю. Это было ваше безопасное место. И я знаю, что ты рассказал мне о нем только потому, что я тогда тайком туда пробрался...
Черт, я никогда не видел Эвана таким злым. Он задыхался от ярости, весь покраснел. Сказал, что это личное — что, конечно, означало, что это как-то связано с Палкой. В четырнадцать я ненавидел их связь. Все вокруг стремительно менялось. Мы пошли в старшую школу, вступили в новую хоккейную команду, Рен снова стала появляться и исчезать из жизни Митчеллов. Внимание Эвана рассеивалось, а я, эгоистично, просто хотел, чтобы он оставался моим другом, пока всё остальное рушилось.
И она была такой... раздражающей. Я ничего не мог с собой поделать — все время за ней наблюдал. Где она, что делает. Все это откладывалось в памяти на потом, как тот дурацкий домик на дереве, который так и не подняли с земли.
Сейчас — как раз то самое «потом».
Я снова беру в руки телефон.
Кладу обратно.
Черт.
— Что? — Эван выхватывает его.
— Не надо…
Он разблокирует телефон и смотрит на экран.
На приложение, которое отслеживает местоположение Рен.
Сейчас, к слову, оно показывает, что Рен на лекции.
— Какого хрена, Стоун?
Я скрежещу зубами.
Эван вздыхает.
— Я понимаю, ты делаешь это из-за желания ее защитить, но…
— Никаких «но», — огрызаюсь я. — Здесь нет права на ошибку. Если ее отец до нее доберется — всё, конец. Я просто… у меня ощущение, что он сделает с ней что-то ужасное.
Вот он — мой страх, озвученный вслух.
И в ту же секунду мне хочется взять свои слова обратно. Поймать их в воздухе и затолкать обратно в горло, чтобы стереть с лица Эвана выражение шока и утихомирить всплеск адреналина, бьющий в грудь.
Я не хочу бояться. Это глупо и бесполезно.
Мне нужно направить этот страх во что-то полезное — например, выяснить, где находится отец Рен и что он собирается делать.
Единственная проблема в том, что мы, черт возьми, никого так и не засекли.
— Его люди должны следить за ней, ты не думаешь? — я хмуро смотрю на свой телефон в руке Эвана. — Они были в ее комнате.
— Ну… — мямлит он.
— Что?
На его лице появляется тень вины.
— Ты же знаешь меня. Я всегда на стороне Рен. Но… она иногда немного мнительная, и…
Я сужаю глаза.
— И однажды она обвинила меня в том, что я рылся в ее вещах. Нам тогда было лет по тринадцать, — он отводит взгляд. — Я не рылся. Никто не рылся, насколько могли судить родители. Но у нее все равно случилась истерика. Она настаивала, что кто-то влез, и оставил ей странную записку в одной из ее книг.
Черт.
— И что в ней было?
— Она показала нам страницу, и там была только тыква. Нарисованная карандашом. Причём не особо удачно. Если бы она сама не сказала, что это тыква, я бы решил, что это яблоко. — Он вздыхает. — Просто… я не знаю. Может, она сейчас настолько взвинчена, что начинает видеть угрозу там, где ее нет.
Интересно.
— Ну, есть только один способ выяснить это, верно? — Я отталкиваюсь от стола и поднимаюсь наверх.
Эван следует за мной в комнату, и мы оба замираем, глядя на бардак.
— Ладно, тут немного грязно, — бормочу я.
И это, честно говоря, сводит меня с ума. Я люблю порядок, четкость. А с тех пор как Рен переехала, здесь царит хаос. Не говоря ни слова, я начинаю уборку. Поднимаю грязную одежду — ее, свою, неважно— и кидаю в большую из двух корзин. Складываю учебники в стопки, стараясь разнести их по разным концам стола.
— Не буду тебе мешать, — смеется Эван.
Я отмахиваюсь от него.
Когда пол наконец чистый, перехожу к кровати — меняю постельное белье, продолжая вести себя как нормальный человек.
Через час мой телефон издает короткий сигнал: Рен покидает территорию кампуса. Эта функция приложения, которой я раньше даже не пользовался, теперь кажется бесценной. Моя комната — нет, наша комната — безупречно чиста. Осталось только…
Я подхожу к стопке тетрадей и начинаю перелистывать их одну за другой. Ищу хоть что-то, что не похоже на милый, округлый почерк Рен.
Никогда не понимал, как у девушек получается такой аккуратный и симпатичный почерк.
На пятой тетради я нахожу это. И у меня стынет кровь в жилах.
Твой отец благодарит тебя за помощь, Тыковка.
— Что ты делаешь?
Я с силой захлопываю тетрадь как раз в тот момент, когда Рен подходит ко мне. Она вырывает её из моих рук и швыряет на пол, будто обожглась.
— Ты не имеешь права копаться в моих вещах, — возмущенно говорит она.
Я хмыкаю.
— Правда? Почему ты не рассказала мне о записке от дружков отца? Это могло бы нам помочь. Вместо этого ты все спрятала.
Она вздрагивает.
Я смотрю на нее. Ее волосы убраны в пучок. На лице нет ни грамма макияжа. Под глазами темные круги, и она чертовски бледная.
— Почему ты меня боишься, Палка? — спрашиваю почти шепотом. Я не хочу ее отпугнуть. Я просто хочу, чтобы она поняла, что я готов на все, чтобы защитить ее.