Взгляд отца прикован к гребаным бумагам в его руках. Он работает. Он всегда работает. Но из-за предстоящего крупного дела достучаться до него почти невозможно. Даже когда он мне нужен.
Особенно когда он мне нужен.
— Пап.
— Одну минуту, Стоун.
Я сжимаю челюсть и отворачиваюсь.
Отец практически живет в своем кабинете в центре города. Он находится на третьем этаже, в угловом офисе здания с часовой башней, которое его юридическая фирма заняла в прошлом году. Из окон открывается вид на оживленную улицу, здание напротив — библиотеку — и, черт побери, парк. Идеальная картина. У него даже есть доступ на крышу здания.
Однажды он повел меня и мачеху-ведьму на корпоратив. Мы нарядились и пили коктейли. Ну, они пили. Я тайком налегал на бесплатное шампанское, когда никто не видел, и в итоге набрался так, что выблевал прямо в живую изгородь, окружающую крышу, после чего папина помощница отвезла меня домой.
Это было до того, как я стал относиться к своему телу как к храму. До того, как всерьез занялся хоккеем.
До того, как понял, что отцу наплевать на все, что не затрагивает его имидж.
Не так давно повесили билборд с его лицом. На фотографии он улыбается, а рядом какой-то слоган о спасении невинных людей от судебной системы. «Доверяйте Фостеру». Я бы не обратил на это особого внимания — очередной повод для его самолюбования, — если бы случайно не услышал, как он говорит о том, что собирается баллотироваться в губернаторы на следующий срок.
Вот тогда он станет по-настоящему невыносим.
— Ладно. — Отец откладывает папку и поворачивается ко мне. Его руки в карманах, а лицо абсолютно расслаблено. — Что это за возможность, которая выпадает раз в жизни?
Я должен повторить всю ту речь о новом университете?
Я прикусываю внутреннюю сторону щеки так сильно, что выступает кровь. Металлический привкус успокаивает, и я смакую его на языке. Это обостряет мое внимание точно так же, как хоккейная драка.
— Ты слышал о Майке Астере? — спрашиваю у него.
Отец качает головой и жестом показывает, чтобы я продолжал.
— Он всего лишь лучший тренер в истории студенческого хоккея. Его уже включили в Зал славы. — Я делаю глубокий вдох. — И меня приняли в его университет. Я встретил его, и он сказал, что слышал обо мне…
— Разумеется, он о тебе слышал. — Папа закатывает глаза. — Ты много работал. В НХЛ попадает далеко не каждый выпускник Уэст-Риджа.
Я знаю.
Я подписал контракт с «Нью-Йоркскими Стражами» в прошлом году, когда мне исполнилось восемнадцать. Драфт был напряженным, но я справился. Меня выбрали в шестом раунде после предварительной беседы с главным тренером команды. Им были известны мои планы — провести два года в колледже, чтобы повысить уровень игры, сразиться с более опытными соперниками и стать сильнее.
Прошел год, и я знаю, что принял правильное решение. Этот год — формально мой второй курс — станет последним в колледже. Я посещаю минимальное количество лекций — самые простые или те, что мне действительно интересны. В колледже осведомлены о том, что мое пребывание у них временное, но я воспринимаю это как сделку: они дают мне возможность играть и учиться по упрощенной программе, а я — приношу им победы.
По крайней мере, так должно было быть.
— Я хочу перевестись, — говорю я прямо. — Этот тренер, что у меня сейчас… он неплохой, но…
— Ты хочешь лучшего.
— Да.
Похоже, это то, что мой отец способен понять.
— Ты думаешь, твоя команда выиграет «Замороженную четверку»2?
Я убежден, что он знает, что такое «Замороженная четверка» — финальные четыре игры турнира NCAA, — только потому, что я когда-то без конца говорил о ней. Мы с Эваном часто представляли, будто играем в финале, счет равный. Всё сводилось к одному решающему моменту. Нам нравился этот азарт.
— Да, — отвечаю я, сохраняя голос ровным, а тело расслабленным. Если он упустил мою нервозность ранее — тем лучше. Сейчас от нее не осталось и следа. — Чтобы быть лучшим, мне нужно играть с лучшими, пап.
— Отправь информацию моему секретарю. Все, что нужно, чтобы устроить тебя финансово в университете, — он хмурится. — Надеюсь, ты сможешь разобраться с остальным?
— Да, все под контролем. — Я отступаю к двери. — Не буду мешать. Пока, пап.
Но отец уже вернулся к папке с документами и переключился обратно в рабочий режим. Его голова опущена, галстук ослаблен, а пиджак снят.
Спустившись вниз, я сажусь в машину. Сумки уже собраны. Я не собирался принимать отказ. Хоть я и ожидал от него большего сопротивления, дареному коню в зубы не смотрят. Он дал свое благословение. Я уезжаю. Подальше от мачехи-ведьмы.
До Шэдоу Вэлли два часа пути. Я включаю радио на полную и подпеваю, чувствуя себя легче, чем за последние несколько лет. После ареста отец держал меня на коротком поводке. Он настаивал на еженедельных тестах на наркотики больше года — и даже стоял в ванной, чтобы убедиться, что я не жульничаю, когда результаты снова и снова оказывались чистыми.
Потому что я не употребляю наркотики.
Местные копы провожают меня взглядом, когда я проезжаю мимо. Как сын адвоката по уголовным делам, я вроде как привык к этому. Они обращали на меня внимание еще до того, как меня в чем-либо обвинили. Но теперь они смотрят с подозрением.
Как только я выезжаю за пределы города, мое пение становится громче. У меня ужасный голос, но это не мешает мне подпевать классике. Nirvana и Blue Oyster Cult. «Burnin’ for You» — лучшая гребаная песня на земле. Точка.
Поездка проходит быстро, и не успеваю я оглянуться, как въезжаю в Шэдоу Вэлли. В прошлом году, после завершения сезона, я навещал здесь Эвана и познакомился с его хоккейной командой. Я сразу понял — это те парни, с которыми я хочу играть. А когда узнал, кто их тренер, у меня не осталось сомнений, что я добьюсь своего.
Кроме того, если мы выиграем в «Замороженной четверке», у меня будет больше шансов сразу попасть к «Стражам», а не оказаться в их фарм-клубе в АХЛ3. Я хочу играть в главной лиге. Я хочу быть среди лучших.
Все или ничего, верно?
Я паркуюсь перед хоккейным домом и закидываю сумку за плечо. За остальными вещами вернусь, как только разберусь, где моя комната.