Раздражение пробегает по спине от его стремления вытеснить меня. Всю жизнь мной помыкали, но за последние два года у меня вырос стержень.
— Я была здесь первой. Кто не успел — тот опоздал.
Стоун сверлит меня взглядом, и я не могу поверить, что это были первые слова, которые я сказала ему напрямую за два года.
— Никто не уйдет! Вам обоим пора повзрослеть. Эта ваша детская игра в ненависть закончена.
— Черта с два. — Стоун встаёт, и если бы нас не разделял Эван, он бы возвышался надо мной, как ночной кошмар.
Я помню тот день, будто он был вчера. Стоун не понимает, почему я поступила так, как поступила, но на самом деле для меня это был вопрос жизни и смерти. Мне нужно было выбраться из Мейзвилля, и полная стипендия в Шэдоу Вэлли была единственным способом сделать это.
— Она просто использует тебя. — Холодное обвинение Стоуна заставляет меня резко вздохнуть.
— Что? — Я скрещиваю руки на груди и выпрямляюсь. — Это неправда.
Эван вскидывает руки и идет к двери, не обращая внимания ни на меня, ни на мою вспышку. Он явно разочарован, и чувство вины тут же накрывает меня.
— Вам двоим нужно все уладить. Мне до смерти надоело, что два важных человека в моей жизни ненавидят друг друга. — Он поворачивается и смотрит нам в глаза. — Разберитесь. Ни один из вас не выйдет из этого грёбаного дома, пока вы не решите всё.
Дверь с грохотом захлопывается, но Стоун остается абсолютно невозмутим, на его лице нет ни тени раскаяния. Как типично.
Он откидывается назад на кровать, опираясь на руки, мускулы играют в такт громоподобным ударам моего сердца.
— Перед домом растет отличное дерево, которое тебе идеально подойдет. Эти твои палки вместо ног прекрасно сольются с ветками.
Я закатываю глаза.
— Это все, на что ты способен? Шутка про палки?
— Почему ты вообще здесь? Тебе больше некуда было пойти? Мне трудно в это поверить.
Я прислоняюсь спиной к закрытой двери и снова скрещиваю руки на груди. На мне рубашка из «Шэдоу», и если я не уйду в ближайшее время, опоздаю на вторую смену — а вечерние посетители всегда оставляют щедрые чаевые. Я безмерно благодарна за стабильную работу официанткой, которая не мешает учебе, и не собираюсь всё испортить опозданием.
— Думаешь, я бы осталась в одной комнате с тобой, если бы у меня был хоть какой-то выбор?
Он смеется, и меня злит, что его смех звучит в точности как два года назад.
— Ты меня видела, Палка? Само собой, ты бы выбрала остаться со мной. — Он тянется назад, хватает вторую подушку, что ближе к стене, и швыряет ее на пол вместе с тонким пледом, которое лежало в изножье кровати. — Кровать моя.
— Как по-джентльменски с твоей стороны, — бросаю я колко в ответ.
Стоун встает и пожимает плечами.
— Я хоккеист. Мне нужен отдых. — Он подходит ко мне, и я хочу убежать, но не делаю этого, потому что я не такая. Я сталкивалась с гораздо более опасными людьми, чем Стоун Фостер, даже если он ненавидит меня до глубины души. — А для чего отдых тебе?
Он стоит всего в сантиметре от меня, и мое сердце колотится так сильно, что я уверена, он видит, как бьется мой пульс сбоку на шее. Стоун же, напротив, выглядит абсолютно спокойным, и в тот момент, когда его губы размыкаются, я сдаюсь под напором его дыхания на своем лице, словно это злое заклинание.
Я резко вдыхаю, когда он хватает меня за предплечья, но не сопротивляюсь, даже когда он прижимает их к двери сильнее, чем нужно. Его колено оказывается между моими ногами, и я замираю, не в силах дышать. Жар заливает щеки, когда он смотрит на мою грудь. Его глаз дергается, и от него исходит такая ярость, что это должно пугать меня.
— Гриль-бар «Шэдоу»? — Его смех полон сарказма, и я поспешно вырываю руки из его хватки. Он отходит, и я, наконец, снова могу дышать. — И для этого тебе нужен отдых? Для жалкой работы официанткой?
Он закатывает свои холодные голубые глаза, а я поворачиваюсь к нему спиной и распахиваю дверь с такой силой, что та ударяется о стену. Уже почти в конце коридора я слышу его голос:
— До скорого, соседка.
Моя смена в «Шэдоу» заканчивается слишком быстро.
Я снова дома и смотрю вверх на свет, льющийся из окна той комнаты, что была моей — пока прошлое не решило укусить меня за задницу.
Сообщения Эвана словно прожигают дыру в заднем кармане, и часть меня хочет рассказать ему, почему Стоун так сильно меня ненавидит, но я не хочу вызывать жалость. А зная Эвандера, он бы обязательно понял, почему я сделала то, что сделала.
Он бы, конечно, разочаровался, но Эван лучше всех знает мою жизненную ситуацию и через какую семейную драму я прошла.
У Стоуна же холодное сердце, так что ни о каком сочувствии или жалости с его стороны и речи быть не может. Вот только… он так и не рассказал Эвану правду. Единственное, что он сделал после всей этой истории — это притворился, что меня больше не существует.
Жаль только, что теперь ему приходится делить со мной комнату. А прочитав сообщения Эвана, я понимаю, что должна смириться и вести себя хорошо, потому что если и есть в моей жизни человек, которого я не хочу расстраивать, так это он.
— Иди к нам, девочка! Мы приготовили ужин.
Я отрываю взгляд от окна на втором этаже, и вижу, что у входа меня встречают три радостные улыбки. Аромат тайской еды просачивается наружу и тянет меня к двери без особого сопротивления. От лапши и карри я не откажусь, даже если на перерыве уже съела бургер.
— Вау, пахнет просто… — Я останавливаюсь перед открытыми контейнерами из «Вкуса Таиланда», разложенными на журнальном столике в гостиной в окружении пустых тарелок и смеюсь. — Мне показалось, вы сказали, что приготовили ужин.
— Приготовили в смысле... разложили по тарелкам, — усмехается Эван, быстро чмокнув меня в висок. — Остальная еда на кухне.
Вдруг я снова чувствую себя пятнадцатилетней — и мысль о том, что кто-то заботится обо мне, вызывает неловкость. Может, отдать им деньги за еду? Или сказать, что я уже ела? А может, купить ужин завтра? Последняя мысль вызывает панику: как, чёрт возьми, я вообще смогу накормить хоккеистов на ничтожную зарплату официантки?
Вместо того, чтобы задать любой из вопросов, вертящихся на языке, я просто улыбаюсь и иду на кухню, оставляя Эвана, Салли и Гранта в гостиной, где они пересматривают какой-то хоккейный матч по ESPN — вероятно, с собственным участием, как это обычно бывает у хоккеистов.