Едва папа успел сказать, что вот, так и так, я привел вашего ученика Антона Нечаева, как к ним подлетела не очень молодая и совсем неопрятная женщина, но при этом ярко размалеванная, с вызывающе черными бровями и пунцовой помадой на губах. У Антоши (не зря он все-таки воспитывался в интеллигентной семье) мелькнуло безошибочное: «Уборщица. Или вахтерша. Что, интересно, ей тут надо?»
Мальчик инстинктивно подался назад – от самозваной тетки нестерпимо несло резкими духами, – а учительница строго обратилась к незваной гостье: «Что вы, женщина, хотели?» И только папа никак не отреагировал на явление неприятной тетки. Он просто молча стоял и по-прежнему сжимал руку сына, и лицо его заливала совсем неуместная в солнечный день бледность. А женщина между тем схватила Антошу за вторую руку и неприятным фальцетом заголосила: «Мальчик мой! Сыночек! Кровинушка!» Ее рука, в отличие от папиной, прохладной и сильной, оказалась неприятно шершавой и влажной.
– Вы кто? – испуганно прошептал Антон.
– Господи! Сынушка! Не узнал! Да я ведь мама твоя, родная мамка! Наконец нашла тебя! Нашла!
– Оля-ля-ля! – неожиданно для строгой учительницы отреагировала начальница первого «А».
А папа, наконец вышедший из ступора, презрительно спросил:
– Долго, Зиночка, думала? Все, наверное, крошечные мозги напрягала?
– Чего? Чего ты несешь? – ощерилась женщина.
Антон увидел: в ее рту часть зубов – мутно-золотые, а других нету вовсе.
Но папа ответил не ей, а сыну, и голос его стал не теплым, как было, когда отец вел его в школу, а абсолютно – и традиционно – ледяным:
– Ты, Антон, давно спрашивал, где твоя мама. Так вот она, во всей своей красе. Знакомься.
Отец усмехнулся недоброй ухмылкой. А мать (мама? Фея?!) не почувствовала насмешки в папином голосе и широко раскинула руки навстречу сыну:
– Антошенька! Зайчик мой! Обними меня, лапонька!
Антоновы одноклассники с интересом наблюдали за мизансценой. Девчонки жадно прислушивались к разговору. А Антон в ужасе смотрел на вдруг обретенную мать, кривился от ее тяжелого дыхания и едва сдерживался, чтобы не заплакать.
…И уже на первой в его жизни школьной переменке он узнал, что такое злые насмешки одноклассников, потому что мальчишки обступили его со всех сторон и принялись скандировать: «У Нечаева мать – алкашка!» И это было вдвойне, втройне обидней, потому что школа, куда зачислили Антона, как особо подчеркивали его интеллигентные родственники, считалась элитной. Здесь учились сплошь отпрыски депутатов, ученых, артистов, владельцев первых в стране частных предприятий и прочих сливок, так что мать-алкашка, безусловно, выходила отличным поводом для дразнилок.
А дома к его ужасному настроению еще и бабушка с дедом добавили – они даже не стали расспрашивать, как прошел первый школьный день. А тут же стали интересоваться, рад ли Антон тому, что наконец обрел мать.
– Вы же мне говорили, что она умерла! – укорил их мальчик.
– А разве нет? – холодно поинтересовался дед.
А бабушка услужливо пояснила:
– Мы имели в виду: разве эту дрянь можно считать человеческим существом?
– Я понял… – грустно вздохнул Антоша. И жалобно, будто не школьник уже, а робкий детсадовец, всхлипнул: – И что же мне теперь делать?
– Как – что? Ликовать. Что сбылась наконец твоя мечта, – предложил дед.
А бабушка еще хлеще завернула:
– А хочешь… можешь даже к ней переехать. Насовсем. Представляю, в каком притоне она живет.
Антон мгновенно вспомнил нечистую одежду матери, ее странный, тревожный и влажный взгляд, неприятные ярко-желтые волосы и яростно замотал головой:
– Я не хочу к ней!
Дед с бабкой переглянулись. Им, кажется, был приятен его искренний испуг.
– Не волнуйся. Никто тебя к ней не гонит, – снисходительно успокоил дед.
– А можно… можно сделать так, – тут же бросился в атаку Антон, – чтобы она больше вообще ко мне не подходила?
– Быстро же ты к ней остыл, – вновь усмехнулся дед.
А бабуля пояснила:
– Видишь ли, Антоша… Мы, к моему безусловному сожалению, живем в излишне свободной стране. И запретить твоей матери ничего не можем. Не хотела она тебя раньше видеть, не хотела воспитывать – и заставить ее мы не могли. А сейчас вдруг родительскими чувствами воспылала – тоже ее право. И запретить ей к тебе приближаться можно только по решению суда, а получать его долго и сложно. Да и то: решения эти все равно никто не выполняет.
– К нам домой мы ее, конечно, не пустим, – заверил внука дед. – Ну а во дворе… на улице… у школы… Нам, увы, охрана по статусу не положена. Так что личным телохранителем обеспечить тебя не можем.
И Антону вдруг представилось: темный вечер… тускло освещенный подъезд… а в проеме, возле лифта, его караулит она – такая долгожданная и, оказывается, совсем нелюбимая мать. Кидается к нему, хватает сильными и грязными руками за горло, запихивает в огромный, душный мешок…